Малороссы на Афоне

Малороссы на Афоне

 

На Святой Горе Афон с 1757 года в пределах Пантократорского монастыря существует скит св. пророка Илии, основанный преподобным Паисием Величковским. В нем всегда жили в основном малороссы, и назывался он малороссийским.

Ильинский скит и его основатель преподобный Паисий Величковский. Литография XIX в.

В 1763 году отец Паисий с частью своего братства переехал в Молдавию, а скит, после того как Русский Пантелеимонов монастырь с 1735 года на целых сто лет был утрачен для русских, стал единственным прибежищем для пришельцев из России, продолжая пополняться насельниками и обстраиваться новыми зданиями.

В 1835 году, совершая путешествие по святым местам, на Святую Гору прибыл русский князь иеромонах Аникита (Ширинский-Шихматов) и остановился в Ильинском скиту. Объезжая святые обители, он побывал и в Русике, полюбил его и, видя крайнюю нужду этой обители, возымел желание поселиться здесь, с тем чтобы помочь ее возрождению.

Это желание было по сердцу греческим старцам Русика, и они с радостью дали на то согласие. Тогда иеромонах Аникита возвратился в Ильинский скит, собрал там 25 человек, в основном из малороссов, для жительства в Русском монастыре, поставил над ними старшим духовника Прокопия, а сам, продолжая свое путешествие, отправился в Иерусалим.

За время отсутствия отца Аникиты набранные им братия испортили отношения с греками. Они не только не уважали и не слушались греков, но еще стали пугать, что «монастырь наш, русский, а начальник у нас князь, мы вас выгоним».

Пантелеимонов монастырь в первой половине XIX в. Литография Л.-П. Бишебуа

 

По возвращении князя греки сказали, что так жить они больше не могут, и отец Аникита вынужден был вместе с братией возвратиться в Ильинский скит, где игумен Парфений согласился их принять. Заложив в скиту церковь во имя святителя Митрофана Воронежского, отец Аникита в 1836 году отбыл в Афины, куда был назначен Синодом настоятелем посольской церкви.

Вскоре скит постигло страшное бедствие — чума поразила братию, так что в короткое время из 27 человек в живых осталось только семь, умер и сам игумен Парфений. В это время один из братии, иеромонах Павел, великоросс по происхождению, имея великое упование на Бога, был единственным человеком, который «не принимал никаких противочумных средств, не мазался дегтем, для того чтобы иметь возможность продолжать совершать Литургию пред престолом Божиим. Он один пек просфоры, так как всeпрочие были в дегте. Он же и пономарил, пел и вычитывал все положенное правило. Часто служил Литургию и ходил по кельям причащать Святых Христовых Таин умирающих. Без боязни касался их, когда исповедовал или постригал в схиму. Наконец, отпевал скончавшихся, и Бог сохранил его невредимым, тогда как все прочие, прика­савшиеся к умершим или присутствовавшие при пострижении больных, умирали».

Иеросхимонах Павел. Литография XIX в.

После чумы отца Павла поставили настоятелем в скиту.

Русских после чумы на Афоне осталось всего десятка два человек: семь —в Ильинском скиту, прочие — по разным келлиям.

«Бедствие, постигшее русских, не остановило притока их на Афон. Тогда завистник диавол воздвиг против русского ино­чества новую брань, посеял семена вражды в самом русском общежитии. Некоторые из братий невзлюбили добродетельного игумена Павла и стали звать на игумен­ство Аникиту из Афин. Отец Аникита, не зная сути дела, согласился было принять приглашение и уже испросил себе отставку, чтобы ехать на Афон принимать игуменство в Ильинском скиту, но смерть помешала ему исполнить свое намерение. Он умер в Афинах 6 июня 1837 года.

Тогда великодушный игумен Павел, видя, что один из братий, именем Савва, особенно немирен на него и не хочет ему покоряться, предложил братии призвать на игуменство всеми чтимого и любимого подвижника-аскета, духовника Арсения, добровольно уступая ему игуменство. Братия согласилась и послала просить Арсения. После долгих уговоров удалось убедить его принять игуменство. Арсений привел с собой в скит и двух любимых учеников своих: иеросхимонаха Виссариона и схимонаха Варсонофия» [6, с. 13—14].

Еще один ученик его, монах Иоанникий, будущий иеросхимонах Иероним, духовник Русского Пантелеимонова монастыря, с 1836 года проживал на келлии во владениях того же Пантократорского монастыря.

Намерение отца Арсения тогда было «развить Ильинский скит в большое общежитие, в котором без помехи со стороны греков можно было бы принимать всех прибывающих из России и желающих монашествовать во Святой Горе» [6, с. 36].

Иеросхимонах Арсений. Литография XIX в.

Но враг рода человеческого, воспользовавшись незначительным племенным различием между великороссами и малороссами и тем, что старцы Арсений, Павел, Виссарион и Варсонофий «были великороссы», «имея послушным орудием того же злосчастного малоросса Савву, поднял племенную вражду, и наконец партия Саввы, придравшись к тому, что у одного из великороссов оказались кожаные четки и коро­тенькая мантийца, какую употребляют раскольники, обвинила Арсения и всех его единомысленников в принадлежности к расколу, оклеветала их пред мо­настырскими властями Пантократора, и Арсений со всеми прочими великороссами был изгнан из Ильинского скита. На неправедное обвинение его в расколе он подал жалобу в Протат Святой Горы, которая в копии и доселе хранится в архиве скита. Ее подписали и прочие иноки, изгнанные с Арсением. Жалоба Арсения помечена октябрем 1838 года»[6, с. 15].

После этого отец Арсений вернулся на свою келлию, не оставляя, однако же, своего замысла о независимом монастыре для русских, исполнить который он поручил чуть позже, в 1840 г., монаху Иоанникию. Также и старцы Виссарион с Варсонофием возвратились на свою прежнюю Троицкую келлию. Между тем дело по обвинению отца Арсения в расколе дошло до Патриарха, который, рассмотрев, признал его недействительным, а отца Павла повелел восстановить игуменом в скиту.

Но монах Савва с прочими малороссами не унимались, вскоре они взяли верх, и отца Павла с прочими великороссами (13 человек) «позорно и с насилием изгнали вновь из скита»[6, с. 15].

Ильинский скит

Об этом случае позже вспоминал иеросхимонах Агафодор (Буданов, † 1920), духовник Русского Пантелеимонова монастыря, записав, что ильинцы при этом «некоторых даже вдогонку били вместе с игуменом Павлом»: «Я застал еще в живых у нас трех из Ильинского скита изгнанных: иеромонахов Макария и Иезекииля и монаха Авраамия, от них-то я и слышал, как их гнали и били ильинцы»[1, док. 501, с. 103].

В дальнейшем, конечно, в скиту проживали и великороссы, но, по записям отца Агафодора о событиях 1892 года, там по-прежнему оставался «дух сепаратный». И сам Патриарх, не желая давать «повода к распре между русскими и малороссами, исключил из поданной ему на утверждение омологии слово “Малороссийский скит”, а написал вместо него “Пантократорский”»[1, док. 501, с. 101].

В 1839 году отец Павел по приглашению игумена Герасима, грека, вселился в Русский Пантелеимонов монастырь, где и скончался, прожив всего восемь месяцев. Через три года по афонскому обычаю кости его были откопаны, они оказались благодатными, желтыми, как воск, и испускали некое благоухание.

В то же время в Ильинском скиту откопали и монаха Савву. Тело его оказалось нерастленным, весьма черным и смрадным. Игумен Паисий стал чи­тать разрешительную молитву, но изменений не прои­зошло. Потом призвали архиерея Панкратия, жившего на Карее, и тот читал, но тело оставалось в своем виде. Архиерей начал спрашивать: «Какая тому причина?» Ему сказали, что монах Савва был первым гонителем на великороссиян и выгнал из скита отца Павла с прочими великороссиянами. Архиерей спросил: «А жив ли отец Павел?» Они сказали, что давно помер. Тогда архие­рей сказал: «Я этого разрешить не могу, а поезжайте к самому Патриарху. А которые живы великороссияне, вы их позовите и попросите, чтобы они его простили». И сам уехал.

Игумен Паисий ездил в Константинополь к Патриарху и взял от него разрешительную грамоту. Приехав, позвал всех великороссиян и архиерея, и от­стояли всенощное бдение. По Литургии опять откопа­ли тело монаха Саввы, и все великороссияне говорили ему прощение, а архиерей прочитал патриаршую гра­моту, и тело стало рассыпаться, и закопали его в землю. По малом времени посмотрели — и уже остались одни кости. Увидев сие, малороссияне испугались, и затре­петали, и ходили к великороссиянам просить проще­ния. Позже этот печальный случай отец Иероним на­звал попущением Божиим для вразумления потомства[см.: 4, с. 62—63].

Между тем приток желающих монашествовать на Афоне всё увеличивался, «поэтому необходимо было для блага русского монашества иметь во Святой Горе общежитие чисто русское, обособленное от греков, дабы нарождающееся монашество русское не было поставлено в затруднительное положение, если бы вторично произошла смута и рознь с греками, а также для избежания на будущее время поводов к столкновению между великороссами и малороссами»[6, с. 37].

По настоянию старцев афонских Арсения, Павла и других отцы Виссарион и Варсанофий стали искать удобное место, чтобы там устроить скит, который во избежание в будущем племенной вражды мог бы служить убежищем для великороссов. Ильинский же скит предоставлялся малороссам[см.: 6, с. 16—17].

Не сразу удалось им достигнуть желаемого. Озлобленные малороссы мало того что изгнали, но еще и чинили препятствия, «и братству Святой Горы написали, чтобы не принимать нас, — писал в письме отец Виссарион. — И много о сем нас просили бедные монахи и новопришедшие, чтобы прибежище некое устро­ить. Но малороссияне так утвердили слово, чтобы ни­чуть не попустить, и уже два места расстроили. И так в своей гордости и злобе сказали: “Скорей вырастет на ладони влас, нежели вам попустим взять место, аще не узнаем только”»[6, с. 44].

Но Господь устроил так, что в 1841 году совершенно неожиданно отцам Виссариону и Варсанофию удалось приобрести древнюю келлию Серай (что означает дворец), которая существовала с самых первых веков на Афоне. В 1849 году келлия получила статус скита св. апостола Андрея Первозванного и преподобного Антония Великого, во имя которых там существовала церковь, Иеросхимонах Виссарион стал первым настоятелем скита.

Андреевский скит

13 лет прожил отец Виссарион в настоятельской должности и в 1862 году, 26 апреля, отошел ко Господу (сподвижник его иеросхимонах Варсонофий скончался 18 апреля 1850 года). Перед смертью он написал своему преемнику отцу Феодориту завещание, состоящее из шести параграфов. В первом параграфе говорится, что «обитель сия и историческое это место было приобретено им совместно с отцом Варсонофием по настояниюдуховников с той целью, чтобы служить убежищем для земляков-великороссов, желающих при­нять монашество в земном жребии Матери Божией, Святой Горе Афонской, поэтому она да будет предназна­чена для водворения в ней собственно великороссов, подобно тому как малороссы водворены в скиту св. пророка Илии или русские совместно с греками в монастыре св. великомученика Пантелеимона».  В третьем параграфе содержался «завет относительно приема в скит», который утверждал,«чтобы обитель служила пристанью спасения для земляков-великороссов; вследствие сего если и будут иногда по уважительным причинам по усмотрению настоятеля принимаемы в обитель ино­племенные личности, то таковых не возвышать над коренными насельниками скита или над заслуженными старцами и вообще не возводить их на степень ру­ководителей и навысокие должности»[6, с. 287—288].

Со временем число малороссов в Андреевском скиту все же умножилось и отношения их с коренными жителями обители«всегда были не впол­не удовлетворительны». «Малороссы всегда несколько обособ­лялись, притом не только потому, что, как единоплеменные, были сродны по душе друг другу более, чем малоросс велико­россу; но нередко среди малороссов, несмотря на помянутое завещание основателя скита, некоторые всячески стремились получить священные степени и вообще начальствование и ста­рались возбудить в прочих малороссах недовольство порядком обители, учрежденным ее основателем. Такие искатели иной раз до времени скрывали свое малороссийское происхождение, называя себя великороссами, и об­наруживали его только по получении священной степени. Стремление малороссов захватить власть в скиту в свои руки всегда замечалось, оно поддерживалось и общей массой их единоплеменников»[5, с. 344].

Такое их поведение было явлением ненормальным, и оно всегда осуждалось Церковью. Так, в 1872 году на Поместном соборе в Константинополе был осужден филетизм, т. е. национальное пристрастие или разделения по национальности в Церкви. Собор отвергал и осуждал «племенное деление в Христовой Церкви, как противное евангельскому учению и законам [святых] отцев, [а] приемлющих такое деление по племенам и дерзающих основывать на нем небывалые доселе племенные сборища», провозглашал «согласно священным канонам чуждыми Единой Святой Кафолической и Апостольской Церкви и настоящими схизматиками», т. е. раскольниками[цит. по: 7, с. 186].

Иеросхимонах Иероним. 1850-е гг.

Русский Пантелеимонов монастырь с момента вселения в него отца Иеронима стал быстро пополняться, причем старец не обращал внимания на национальную принадлежность. Здесь жили греки, русские (великороссы и малороссы), болгары, сербы, грузины, молдаване. Но еще при жизни старца несогласия между великороссами и малороссами проявились на Новом Афоне, что вынудило старца написать туда особое послание, в котором он именем Божиим умолял «оставить это глупое племенное предубеждение» и напоминал о суде Божием, который строго наказал посеявших раздор в Ильинском скиту, чтобы не пострадать так же и не оказаться «бутуками, нерастленными»[см.: 3, с. 197—200].

После смерти старцев Иеронима и Макария это племенное разделение стало проявляться и в самом Пантелеимоновом монастыре. Численность малороссов особенно увеличилась в игуменство отца Андрея (1889—1903). До 1895 года монастырем фактически управлял эконом иеросхимонах Павел (Дурнев) — властный и энергичный. И хотя он сам был великороссом, однако принимал в монастырь больше малороссов[см.: 2, док. L41668, л. 4—5], вероятно, по той причине, что вся греческая общественность вплоть до Патриарха была обеспокоена тогда увеличением числа русских на Афоне, и отец Павел, имея обширные деловые связи, может быть, поневоле вынужден был уступать. После его смерти игумен Андрей, будучи доверчивым и мягким, принимал почти всех без разбора.

В своем уставе отец Иероним заповедал строго соблюдать правила общежития, в частности, стремиться к тому, чтобы иметь равную ко всем любовь. «Даже если кто будет брат по плоти, или сын, или дщерь, большего любления пред прочими такового сродника за единокровность» удостаивать не следует, иначе это будет не любовь, «но возмущение паче и разделение»[3, с. 235].

Пантелеимонов монастырь. 1880-е годы

Между малороссами в монастыре как раз и существовала такая любовь душевная, а не духовная, так же, как и в Андреевском скиту.

«Что бы ни случилось между ними, все покрывают, стараются привлекать в монастырь своих земляков, особенно подольцы, и хлопочут о принятии, о чем недавно писал отцу игумену даже и Доримедонт, эконом кромичный, что одного прислали как портного, но он вовсе ничего не смыслит в этом, сказал, что земляки научили, для того чтоб приняли в монастырь»[1, док. 302, с. 37]. Так записал в своих дневниках иеросхимонах Владимир (Колесников) 27 января 1900 года. Приведем еще его записи.

«12 мая 1901 года. Енох втерся к отцу игумену в доверие и ворочает младшим братством, назначая на послушание, где хочет, и многих оскорбляет. Заметно, что к великороссам не расположен. Теперь в братство отец игумен принимает всё по представлению Еноха, то оказалось, что в нынешнем году принято 25 человек и из них только четыре великоросса, и то по усиленной просьбе отцов Вероника и Варлаама. Вот где беда! Конечно, отец игумен не разбирает и не вникает, а Енох свое дело делает по-польски. Теперь Енох у отца игумена первый человек, беспрестанно бывает у него, все доносит, но немало и с клеветой. В Великую Субботу оклеветал трапезаря отца Памву, будто он налил вино в трапезе по целой кубке, игумен разгневался на Памву, не расспросив, стал пробирать его, но тот пригласил игумена лично в трапезу, и оказалось, что вино еще не принесли из дохиарни, а кубки пустые. Игумен сделал Еноху замечание.

3 июля 1901 года, вторник. Недавно отец Михаил серьезно поговорил с отцом игуменом относительно приема в братство, что отказывают людям деловитым, особенно из великороссов, а принимают зря и что отстраняет или отдаляет наместника, променяв на какого-то Еноха, который по своему хотению всем ворочает. В последнее время Енох несколько подался и много принято великороссов, так что почти уже наполовину в нынешнем году. Сам отец игумен, можно сказать, не различает, а те, кто ему подсовывает, например, прежние архондаричные, а теперь Енох»[1, док. 305, с. 109, 220].

«30 июля 1901 года. На рассвете оказались в трех местах наклеенные пасквили на отца игумена и отца Агафодора, написаны довольно грамотно. Говорят, будто писарь отец Феогност увидел наклеивающего и сказал игумену, но имя пока скрыто.

Был у отца Агафодора. Он автором пасквилей считает Варахию, ибо последний очень на него немирен за что-то.

1 августа, среда. Относительно пасквилей узнал, что они были расклеены в семи местах, между прочим, один вдали за монастырем на новом магазине близ кипера. В воскресенье, в 1 час вечера, шел там писарь монах Феогност и увидел в темноте человека, похожего, как говорит, на иеромонаха отца Варахию, у которого заметил как бы робость, а на стене увидел белое, подошел и снял только что наклеенный лист пасквиля, дал прочитать отцу Валентину, а утром отнес к отцу игумену. Пасквиль более все на отца Агафодора, называет “москалем”, а также и других духовников без имени, а об отце игумене мало. Писано много и с рифмами, например: “Москаль, не поднимай нос, есть игумен у нас малоросс”. Значит, это дело какой-то партии недовольных, а таковым давно известны отец Варахия, Гавриил и другие желающие себе видных послушаний»[1, док. 306, с. 8—9, 12—14].

«21 декабря 1901 года. Иеромонах Варахия высказал мне с угрозою: “А, партия у вас, я вам докажу! Я знаю, сколько заказных писем посылаете”. И прочее. А вчера Никодим сказал, что Варахия стал ездить на Дафну к каждому пароходу, что-то высматривает и следит за помощниками отца Никодима. Какие письма им мерещатся? В канцелярию кроме деловых игуменских писем ничего не присылается. Заметно, что он не один, а есть сообщники, например, Имеретий, Гавриил, Федим, может быть, Иорам. Какие же партии у великороссов, когда все между собой не согласны? Например, я не имею никаких отношений ни с наместником, ни с Агафодором, ни с Вероником, ни с Аристоклием и прочими»[1, док. 306, с. 174—175].

«27 января 1900 года. Наши руссы-северяне все врази, а южане куда как единодушны!»[1, док. 302, с. 37]

«30 августа 1901 года. И у нас, кроме греков, еще малороссы возбуждены против великороссов из зависти, что многие важные должности заняты последними[прим. 2]. Многие немирны и на игумена, особенно отец Варахия и подобные. Кажется, желали бы какого-либо переворота для своих целей. Не стань игумена, пожалуй, и будет что важное. Избави Бог!»[1, док. 306, с. 55—56]

«21 августа 1901 года, вторник. Слышно, что что-то подготовляется или даже иподготовлено среди наших малороссов, и это почти видно явно из разговоров многих. Наместника, кажется, готовы сейчас же уничтожить и, конечно, были бы рады, если б он сам отказался. Они прочат в наместники и будущие игумены отца Поликарпа и уже не будут избирать по жребию, а по голосам, которых, конечно, будет больше, ибо великороссов только треть в монастыре.

Что-то будет, но недовольство на наместника, отца Агафодора и других деловых страшное»[1, док. 306, с. 40—41].

«2 июля 1901 года. В Ново-Афонском монастыре монах Диомид, имея большую партию малороссов, высказал отцу Иерону угрозы убить его и отца Илариона [прим. 1]. “Мы здесь, — говорит, — хозяева, здешние постриженцы, а вы пришельцы сюда беспаспортные”. И тому подобное. Это дошло до Синода, и дело повернулось в пользу отца Иерона. Диомид признан нарушителем порядка и назначен арестантом в Суздальскую крепость»[1, док. 305, с. 218].

Такое положение было тогда в монастыре. По записи отца Агафодора, «союз украйнофилов» образовался уже в 1896 году, «когда был избран отец Нифонт наместником игумену Андрею». «Тогда еще они решили не допустить его в случае смерти отца Андрея занять должность игумена, но поставить иеромонаха Иорама. Когда же в 1903 году отец Андрей умер, то они тотчас же повесили на дверях собора св. Пантелеимона прокламацию, приглашая в ней всех ко избранию нового игумена по голосам. Отец Нифонт был избран по жребию (по принципу — кого укажет Господь. — И. В.). Приглашение по голосам имело расчет на большинство оных в пользу Иорама»[1, док. 5309, л. 9об.—10].

Замысл их не был тогда приведен в исполнение, т. к. российский посол в Константинополе Зиновьев сразу же прислал военный пароход с солдатами, и они вынуждены были подписаться «за отца Нифонта, и всё затем пришло в нормальный порядок». Но «затаили свою злобу искатели приключений»[1, док. 5309, л. 10об.].

После смерти игумена Нифонта в 1905 году на Афоне случилось небывалое и страшное землетрясение. Продолжалось оно несколько дней, в результате чего многие пробудились от духовной спячки, отрезвились и пришли в чувство, поэтому, по записи монаха Леона (Воскресенского), вступление на должность следующего игумена, отца Мисаила, было мирным[см.: 2, док. L033119, с. 331—332].

Но в 1909 году украйнофилам вновь не по сердцу пришлось избрание по жребию наместником иеромонаха Иакинфа (из Петрограда), и они дали клятву, «чтобы и сего не допустить до игуменства, и подписались 70 человек постоять хотя бы и до крови, и затем выжидали [удобного] случая»[1, док. 5309, л. 10об.].

Вскоре такой случай представился. В то время на Афоне началось движение имябожников. Зародилось оно после прочтения книги «На горах Кавказа» в скиту Новая Фиваида, затем распространилось среди русских святогорцев, и особенно в Пантелеимоновом монастыре и Андреевском скиту. Когда же оно произвело «в умах смуту, то малороссы Андреев­ского скита использовали ее в своих честолюбивых интересах, и главари малороссов в скиту решили под предлогом защиты учения этой книги захватить в руки малороссов власть в скиту»:

«Так как главари малороссов стеснялись сразу резко и впол­не отвергнуть третий параграф завещания основателя Свято-Андреевского скита, что малороссы и другие иноплеменники не должны начальствовать в скиту, то для соблюдения внешне­го, так сказать, приличия, они самочинно избрали и поставили настоятелем великоросса — престарелого архимандрита Давида — еще до изгнания с игуменства отца архимандрита Иеронима, при­нявши во внимание, что отец Давид, как имябожник, волей-нево­лей во всем будет их слушаться. Но выбрали его лишь времен­но, так как у них уже предрешено было втайне от отца Давида вскоре предложить ему уйти на покой и возвести на должность игумена иеромонаха Антония Булатовича или же, по крайней мере, монаха Петра (оба не великороссы, но были солидарны с малороссами).

Во главе имябожнического движения в скиту стояли помя­нутые иеромонах Антоний Булатович, монах Петр — библиоте­карь, несколько влиятельных малороссов и часть великороссов, лично недовольных игуменом и духовным собором. Из тех и других были претенденты на игуменский пост. Впрочем, не­многие из главарей великороссов были и убежденные имябожники.

Главари имябожнического движения в скиту, предводитель­ствуемые отцом Антонием Булатовичем, учинили в скиту бунт про­тив игумена Иеронима, предварительно оклеветав его в несу­ществующей “имяборческой” ереси; причем, воспользовав­шись малограмотностью и простотой братства, у большинства его отобрали, прибегая к репрессиям, подписи под сочиненной главарями бумагой, в которой игумен Иероним признан был еретиком и постановлялось о его смещении и об избрании на его место нового настоятеля» [5, с. 345—346].

Архимандрит Иероним, настоятель Андреевского скита

Но главной целью смещения игумена была не та, которая официально выставлялась Булатовичем и его сторонниками, «главной целью было давнишнее скрываемое, но заметное желание малороссов захватить в скиту власть в свои руки»: «Малороссам-имябожникам в Андреевском скиту действительная цель была известна и до смещения архимандрита Иеронима с игуменства; от великороссов же действительная цель скрывалась очень тщательно, так что великороссы узнали ее только уже тогда, когда власть над скитом по изгнании архимандрита Иеронима очутилась в руках малороссов»[5, с. 346—347].

Тогда великороссами было составлено воззвание, «призывающее всех великороссов скита объединиться для защиты себя и заветов основателей обители от малороссов»: «Оно было составлено утром того же дня, в который имябожники выгнали из обители архимандрита Иеронима и верных своему долгу великороссов. Это изгнание не дало времени и возможности использовать только что составленное воззвание. При самом изгнании воззвание не было великороссами захвачено с собой и осталось в руках Булатовича и его сторонников… По изгнании из скита архимандрита Иеронима переизбрали и духовный собор, куда вошло большинство малороссов»[5, с. 345, 347].

По такой же схеме действовали и украйнофилы Пантелеимонова монастыря: «Главари [их] прежде всего побывали в Андреевском скиту и, узнав ход их успеха, приступили к составлению плана завладения монастырем. Пред самым действием имябожники избрали монаха Иринея исполнителем своего этого плана, подчинившись ему все, и тот оказался знатоком этого плана, как бы родился быть революционером. Он организовал целую шайку бесшабашных себе помощников и, как сам был жестоким, так и тех так же наэлектризовал»[1, док. 5309, л. 9—9об.].

Ириней был выходцем из Андреевского скита, в прошлом каторжник. «У Иринея же за спиной скрывался самый главный вождь — иеромонах Иорам, претендент на игуменство»[1, док. 501, с. 142].

Чтобы привести в исполнение свой замысел, сначала они обвинили в ереси своих противников, мешавших им восемь человек, среди которых было четверо главных духовников обители, затем собрали свой самочинный собор и принудили игумена подписать их соборное постановление об изгнании из монастыря этих восьми человек. На возражение же игумена Ириней грозно сказал: “Иди скорее подписывайся к нашему протоколу, или мы иначе с тобой заговорим”»[5, с. 53].

После удаления из монастыря восьми человек они стали действовать уже открыто, «не прикрываясь религиозным вопросом», «решили вывести силой отца игумена за порту и еще 100 человек, стоявших за него»[1, док. 5309, л. 13об.].

Игумен хоть и подписал их требование, но сделал это против своей воли и убеждения во избежание немедленного изгнания из обители, а может быть, и кровопролития, как в Андреевском скиту. Ибо у них уже было решено «в случае отказа немедленно удалить игумена и единомысленную с ним братию, заменив его своим ставленником, который на случай и был подготовлен»[5, с. 168].

О подписавшихся под их постановлением отец Агафодор сделал такие примечания: «Архимандрит Мисаил (по принуждению), иеромонах Иакинф (по заблуждению и трусости), Аверкий (по глупости), Флавиан, Гиацинт, Полиевкт, Ермолай, Иорам, Киприан, Понтий, Савва, Федим, Иоанн (украйнофилы), Агапит, Нафанаил, Паисий, Доремидонт и Макарий (не поняв сути дела), Сила (по злобе и властолюбию и еще по самомнению)»[1, док. 5309, л. 12—12об.].

Настоящая цель главарей бунта, так же, как и в Андреевском скиту, была другим неизвестна. Так, монах Манассия, член комитета имябожников, «выражался некоторым из братии, что нас человек только пятьдесят, знающих суть ереси, то есть причину ее, а прочие — бараны, идущие за имя Божие; мы-де за их спинами в случае неудачи скроемся»[5, с. 166].

События эти происходили в 1913 году. Всех имябожников, как не захотевших оставить ересь и подчиниться Церкви, вывезли в Россию. В следующем, 1914 году началась первая мировая война, в результате чего нарушилось общение Афона с Россией, а в 1917-м совершилась октябрьская революция. Русские на Афоне обречены были на вымирание; проблема выживания далеко отбросила вопрос о племенном происхождении.

Но в конце того же XXстолетия, в 1990-х годах, когда Украина стала самостоятельным государством, в Русском Пантелеимоновом монастыре среди монахов, навсегда оставивших свое земное отечество и устремившихся только к небесному, снова стало замечаться разделение. Покойный Патриарх Алексий IIвыразился: «Идет украинизациямонастыря». Греки с насмешкой стали называть монастырь «украинским». Паломники из России, потеряв всякую надежду попасть сюда, стали ехать прямо к грекам.

Враг рода человеческого, подметив издревле присущее малороссам стремление к «самостийности»[прим. 3]и первенству, через послушных ему давно замыслил разделить ненавистных ему славян, хранящих веру Православную, и уничтожить поодиночке.

Утратившие истинную веру, христианские идеалы, люди легко стали воспринимать внушаемые им идеи национально-политические. Братские народы стали враждовать, и отголоски этой вражды достигают тихого Афона.

В Пантелеимоновом монастыре

Последствия «самостийности» теперь для всех очевидны. Страна в тяжелом и безвыходном кризисе, братоубийственная война [прим. 4], Церковь раздирают расколы, предстоятеля УПЦ МП распинают на кресте [прим. 5].

Теперь, казалось бы, самое удобное время, чтобы понять, что выход из положения только в единстве братских народов, что необходимо сплотиться вокруг наших общих идеалов Веры Православной и прекратить всякую вражду и всякие разделения. И это должно бы начаться с Афона. Но вразумляемся ли? Помним ли уроки прошлого — монаха Савву нерастленного в Ильинском скиту?

Иван Ветров

 

 

Источники

 

  1. 1. Архив Русского Пантелеимонова монастыря (Афон) (АРПМА). Оп. 10, д. 158, док. 5309; оп. 11, д. 9, док. 302; д. 12, док. 305; д. 13, док. 306; оп. 15, д. 18, док. 501.
  2. 2. Библиотека Русского Пантелеимонова монастыря (Афон) (БРПМА). Док. L41668, L
  3. 3. Духовное наследие иеросхимонаха Иеронима. М., 2012.
  4. 4. Жизнеописание иеросхимонаха Иеронима, старца-духовника Русского на Афоне Св.-Пантелеимонова монастыря. М., 2012.
  5. 5. Забытые страницы русского имяславия. М., 2001.
  6. 6. Летопись русского Св.-Андреевского скита на Афоне (18411863). СПб., 1911. Т. 1.
  7. 7. Филиппов Т. Н. Современные церковные вопросы. СПб., 1882.

 

 

Примечания

 

  1. Новоафонский игумен Иерон (Носов) и его наместник иеромонах Иларион (Кучин).
  2. Как же доверять им руководящие должности при таковом их поведении? Справедлив был завет игумена Виссариона в Андреевском скиту, чтобы вовсе их не принимать. Другой пример показывают молдаване. Они никогда никаких прав не предъявляли в монастыре, хоть в прошлом и благотворили монастырю господари Молдаво-Валашские, а князь Скарлат Каллимах стал ктитором Нового Прибрежного Руссика.
  3. Один пожилой человек вспоминал далекие 70-е годы минувшего ХХ столетия. Будучи на Украине, он обратил внимание, как молодые ребята (хлопцы) в разговоре как бы между прочим переходили на патриотическую тему. «А мы смогли бы жить самостоятельно, — говорили они. — Украина — житница России, у нас Донбасс….» И прочие перечислялись достоинства. Конечно, они не были националистами, скорее, здесь проявлялось чувство гордости за свое отечество (батькивщину) и желание видеть его еще более могущественным и славным. Это у них были только помыслы такие. Но, как известно, если помыслы не пресекать и не открывать на исповеди, то они укрепляются и могут быть приведены в исполнение при помощи и содействии диавола.

После переворота в 2014 г. некоторые украинские священники каялись, что наставляли народ против тогдашней власти, проводившей дружественную политику с Россией. Многим тогда казалось, что, оторвавшись от стареющей России, они войдут в Европу и будут счастливы. Скоро мечты эти пришлось оставить, а к старому возвратиться оказалось невозможным. Европа не отказала им в приеме, но только в качестве рабочей силы, и многие ради куска хлеба вынуждены теперь туда ехать, оставив свою независимую державу на растерзание врагам.

  1. Вот уже четыре года в церквах читают молитву о мире «в земле украинстей», но мира почему-то нет. Лучше бы, наверное, призывать народ к покаянию за то, что допускали помыслы о самостийности.
  2. Иное дело в Белоруссии. О самодеятельности там никогда не помышляли. Отделение от России хоть и произошло (не по их желанию и воле), но отношения белорусов к другим братским народам остались прежними и в стране сохраняется нормальное положение.

 

Иван Ветров

Автор:
Иван Ветров

Добавить комментарий