Русские в Русике

На Святой Горе с XII века существовал Русский Свято-Пантелеимонов монастырь, иначе Русик, — древнее достояние русских. К 1830-м годам, ко времени прибытия отца Иеронима на Святую Гору, он принадлежал грекам и оставался русским только по названию. За свою многовековую историю Русик перенес многие скорби и бедствия, помнил и времена относительного расцвета, которые сменялись материальным упадком и духовными нестроениями. Видел и искренне желающих обновить его и отстроить.

Нагорный Русский монастырь (Старый Русик). Рис. В. Григоровича-Барского. XVIII в.

В то время, в 1830-х годах, находившиеся на Святой Афонской Горе русские были рассеяны по скитам, пустынным келлиям и каливам, не имели себе надежного пристанища и терпели немало скорбей и невзгод. Монастырь святого великомученика и целителя Пантелеимона именовался также Русик или Русский, и само название его свидетельствовало о том, что он издревле принадлежал русским. Но в XVIII столетии монастырь перешел во владение греков, когда в 1735 году началась война России с Турцией, и русские уже не могли свободно выезжать на Афон и оставаться там, а монастырь перестал сообщаться с Россией и получать оттуда помощь. Поселившись в Русике, греческие иноки со временем совершенно разорили в нем древнее общежитие, которого до конца держались русские, обратили монастырь в идиоритм, т. е. необщежительный, что ускорило его упадок.

Греческие монахи Русика не имели средств для поддержания вконец обветшавшей своей обители, в которой все требовало капитальных исправлений, замены ветхого новым, а также немало затруднялись отдаленностью от моря, близость к которому всегда была существенна для каждого афонского монастыря. Около 1770 года они решились оставить нагорный Русский монастырь, называемый с тех пор Старым Русиком, и переселиться в принадлежавшую ему маленькую прибрежную келейную обитель, возникшую во владениях Русика в конце XVII столетия.

Несколько раз греческие иноки переносили на новое место чудотворную икону святого великомученика и целителя Пантелеимона, находившуюся в монастыре с незапамятных времен, и несколько раз она чудесным образом возвращалась обратно в Старый Русик. И только по устроении прибрежного Русика икона по изволению всеуправляющего Промысла Божия уже постоянно пребывает в нем в благодатную помощь обители и на утешение братии. Этой святой иконой игумен Герасим благословил русскую братию во главе с отцом Иеронимом, вселившуюся в Пантелеимонову обитель, и она доныне находится в устроенном русскими Покровском храме.

Греки весьма любили прибрежный Русик за изобилие здравых вод и здравого воздуха и не подумали бы приглашать в него русских, но Господь устроил по-Своему.

Древняя чудотворная икона св. великомученика и целителя Пантелеимона, находившаяся в Старом Русике

С оставлением Старого Русика и с поселением на новом месте греки унаследовали преемственно вместе с монастырскими документами все его права, преимущества и имущество, а вместе с тем и жалкое материальное состояние: долг монастырский все увеличивался, а внутренняя причина упадка — оставление под конец и на новом месте общежительного порядка — не устранялась, а посему не было никакой надежды на последующее улучшение положения монастыря.

В 1830 году, по окончании греческого восстания и русско-турецкой войны, настало тихое и спокойное время. Снова стали беспрепятственно прибывать на Афон русские паломники, желавшие там поселиться и принять монашество. Разбежавшиеся афонские монахи опять стали собираться в монастыри. Братия Русского монастыря, вернувшиеся в свой священный приют, не могли, однако, поправить его расстроенные экономические дела и решили обратиться за помощью к древним обитателям своего монастыря — русским, пригласив их к себе в обитель на жительство. Старец Венедикт и игумен Герасим, как повествует инок Парфений, «стали говорить всей братии: “Отцы и братия, послушайте нас. Мы теперь много должны, а обитель наша голая и пустая. И мы ниоткуда не имеем помощи и не в состоянии уплатить долг и украсить обитель. Необходимо нам надобно принимать древних жителей обители сея — русских. Они только могут сию обитель поправить, и украсить, и привести в настоящий порядок”. Братия все на то согласились. И начали к себе русских приглашать и ласкать. Не так, как прежде: боялись русских в монастырь пускать, дабы русские не вступили в свое древнее достояние и не изгнали их из Русского монастыря, и всячески старались, чтобы русское имя из памяти изгнать, и даже не любили тех, которые называли Русским монастырь. Но Господь устроил по-Своему и смирил их даже до конца: пришло время, что стали русских и звать, и всячески ласкать и стали сами обитель называть Русик и всюду прославлять ее и говорить: “Почему русские оставили свою обитель, а странствуют по Святой Горе, не имея где главы подклонить, и почему они не прибегают ко своей матери в объятия?” Подействовала и в русских сердцах невидимая Божия сила: все стали Русскую обитель любить, все стали о ней сожалеть и много о ней говорить. Но не было такого человека, который бы мог, там живя, обители пособить»[ Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Св. Земле постриженика Св. Горы Афонской инока Парфения. М., 1856. Ч. 2. С. 217.].

Вскоре Бог послал было и такое лицо. Пребывая на Афоне в 1835 году, русский иеромонах Аникита (в миру князь С. А. Ширинский-Шихматов) вместе с 25 иноками, больше из малороссов, был приглашен греками в Русик и начал устраивать там для них храм во имя святителя Митрофана Воронежского. Но греки не сумели примириться с некоторыми немощами новой братии, и по настоянию старца Венедикта отец Аникита вынужден был оставить Русик. «Жалко мне этой святой обители, что много она претерпевает бедствия», — произнес он с горькими слезами и со всей своей братией удалился в малороссийский скит святого пророка Илии, не взяв с собой ничего, кроме иконы святителя Митрофана. На предложение греков забрать пожертвованную им ризницу, иконы и книги, отец Аникита пророчески сказал: «Пусть все в святой Русской обители останется для памяти. Когда паки русские взойдут, тогда пригодится им».

Но и в Ильинском скиту не обрели русские прочного приюта. Малороссы возмутились против них и вынудили их удалиться из своего скита, и они, как сироты бесприютные, проживали в разных местах Афона, имея центром и главой своей старца-духовника иеросхимонаха Арсения.

Русский Пантелеимонов монастырь в первой половине XIX в.

Между тем положение Пантелеимонова монастыря по удалении из него отца Аникиты и русских стало самым плачевным: обитель была обременена долгами, угрожавшими ей продажей с торгов, терпела скудость во всем, разрушалась и видимо клонилась к запустению. Часто русиковские отцы садились за трапезу без хлеба, с одними бобами или гнилыми сухарями, два года они не могли справить праздник святому Пантелеимону. У многих афонцев они вызывали жалость и слезы, но многие над ними открыто смеялись. На обители как бы лежала печать наказания Божия, чего не могли не сознавать лучшие из ее греческой братии. Всего более раскаивался в изгнании русских столетний старец Венедикт. Он день и ночь оплакивал свой поступок, но был утешен извещением от Бога, что не помрет без русских, а будут его отпевать и погребут русские. Не оставлял свою обитель без утешения в трудном положении и святой великомученик Пантелеимон. Он явился наяву одному из иноков (письмоносцу) с такими словами: «Пойди скажи игумену и братии, чтоб не унывали и не отчаивались — об этом монастыре я буду заботиться».

Старец Венедикт и его ученик игумен Герасим ясно увидели и осознали, что единственное средство восстановления упадшей древней обители — возвращение в нее русских. И вот по их начинанию в 1839 году от имени всей братии Русика последовало приглашение изгнанным малороссиянами из Ильинского скита настоятелю его иеросхимонаху Павлу и русским инокам прийти в монастырь святого Пантелеимона и поселиться в этом древнем достоянии русских совместно с греками под общим настоятельством игумена Герасима. Духовник отец Арсений убедил отца Павла не противиться воле Божией и, собрав свою русскую братию, мирно идти с ней в Русик, обнадеживая его, что на сей раз житье их там будет прочное и многополезное для русских на Афоне. «Не бойся, отец Павел, — сказал отец Арсений, — ты там и помрешь, и будут твои кости фундаментом для русских вечно в Русском монастыре». Отец Павел не соглашался идти на житье в Пантелеимонову обитель, опасаясь, чтобы греки потом не изгнали его так же, как это случилось с иеромонахом Аникитой. Но старец-духовник Арсений властно велел ему идти туда, ничего не опасаясь, и говорил при этом вдохновенно: «Иди, Бог благословит, и я благословлю, ибо давно уже дожидается русских святой великомученик Пантелеимон!» Отец Павел хотел было помедлить немного с переходом своей братии в Русскую обитель, но старец Арсений ему воспретил: «Иди немедля, заутра переходи в Русик. Так угодно Матери Божией, что в который день Она входила во святая святых, в тот же день и русских вводит в святую Русскую обитель Пантелеимонову».

Духовник старец Арсений

Таким образом, по настоянию старца-духовника Арсения иеросхимонах Павел 20 ноября 1839 года, в навечерие праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, переселился со своей братией в Русский Свято-Пантелеимонов монастырь, чем и положил начало его внутреннему и внешнему обновлению.

В это время столетний старец-наставник Венедикт, виновник изгнания русских в 1836 году из Пантелеимоновой обители, сказал: «Радуйтеся со мною, чада мои, радуйтеся со мною, братия моя, и паки реку: радуйтеся! Днесь обновися, яко орля, юность моя, днесь стошестилетние мои косточки помолодели, днесь слепые мои очи посветлели, ибо днесь они видят русских паки в нашей обители; днесь плачет один враг — диавол, посмеявшийся над моею старостию, смутивший меня на изгнание русских. Три года лежал на моем сердце этот тяжкий камень, и никогда не мог я успокоить свою совесть и душу, и о том много пролил слез, и просил Господа моего Иисуса Христа и Пречистую Деву Богородицу Марию, да возвратят русских паки в нашу обитель. И услышал Господь молитву мою и известил меня, что будут отпевать и погребать меня русские. И дожидался того дня с вожделением, когда узрю русских в нашей обители. Днесь сие получил. Сей день, его же предвозвестил мне Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь. Вот теперь послушайте, братия моя: аз изгнал русских, но аз паки и ввел и принял их. Паки говорю вам, что аз принял их и посадил в обители сей, ваш старец и наставник, грешный Венедикт. Аз принял русских и отхожду от вас на вечность, оставляю русских по себе наследниками в вечные роды». Затем он препоручил русских блаженному, по его словам, старцу — игумену Герасиму. Через 40 дней по принятии русских иеросхидиакон Венедикт скончался, и его погребали, по его предсказанию, вместе с греками русские.

Русская братия поселилась в Русике на особых правах: состоя под общим настоятельством игумена-грека, отца Герасима, она отдельно состояла под духовным руководством своего духовника, иеросхимонаха Павла, пользовалась некоторой самостоятельностью в этой обители и получила особую церковь для богослужений на славянском языке. Церковь была освящена 23 ноября во имя святителя Митрофана Воронежского и находилась на третьем этаже корпуса, отведенного русским (теперь параклис преподобного Сергия Радонежского).

По окончании Божественной литургии ученым греком архимандритом Прокопием сказано было следующее слово: «Светло днесь красуется, и радуется, и весело торжествует святая наша обитель Русская о приятии своих чад, и торжествует вкупе со святым великомучеником Пантелеимоном, и со святым Митрофаном, и со всеми своими чадами, с греками и русскими, и восклицает тако: “Ныне вся скорбная мимоидоша, ныне веселие и торжество! Днесь возлюбленные и первородные мои чада русские возвратишася в мои матернии объятия. Уже ныне аз несмь сирота, ни убога; отныне они, мои любезные чада, меня, свою матерь, облекут и украсят красотою паче всех, и буду аз славна по всей Горе Афонской. И еще радость к радости присовокупилась, ибо не одни они пришли, чада мои, но пришел с ними и святой русский Митрофан; и аз с великою радостию его приняла к себе и на первый случай дала ему сей храм, да в нем пребывает, а по времени, аще подаст им руку помощи святая и славная Россия, выстроят ему чада мои великий храм соборный, в котором святитель будет пребывать во век века”».

После литургии все пошли в трапезную с иконой святителя Митрофана, и здесь игумен Герасим говорил речь братии, в которой кратким напоминанием о прошедших бедствиях, пережитых греками за изгнание русских, убеждал первых нести немощи последних и утешал надеждой на скорое поправление и прославление обители при помощи русских. «Отцы и братия! — сказал он. — Послушайте меня, грешного вашего старца и игумена. Днесь мы празднуем, и веселимся, и торжествуем потому, что мы днесь совершили великих два дела: первое — приняли русских в обитель и в общежитие, тем мы преграждение вражды разрушили; второе — освятили храм святителю Митрофану, Российскому чудотворцу, и этим мы утвердили, и укрепили, и заключили русских вечно в нашей обители пребывать. Прошу вас, отцы и братия, и со слезами прошу: несите немощи русских, несите и не отягчайтесь. И ежели кто, отцы и братия, будет не согласен с русскими жить и немощи их носить, то прошу из обители выходить и держать тех не буду. А я и обитель с русскими не разлучимся вечно».

Поначалу трудно было русским и грекам в одной обители, но при помощи Божией игумену Герасиму и иеросхимонаху Павлу удавалось не допускать столкновений и неудовольствий, и жизнь русских и греков мирно потекла под благодатным кровом святого великомученика и целителя Пантелеимона. Отцу Павлу недолго, впрочем, судил Господь пожить и потрудиться в Русике. 2 августа 1840 года он почил о Господе, и года не прожив в монастыре. Русские и греки горько его оплакивали, ибо многое с ним теряли.

В 1843 году, по афонскому обычаю, откопаны были кости блаженных старцев иеросхидиакона Венедикта и иеросхимонаха Павла. Кости их оказались благодатными, желтыми, как воск, и испускали некое благоухание. И все — русские и греки — исполнились неизреченной радости. Отпели по ним соборную панихиду, братия стояли все со свечами. Потом написали на главах их: «Иеродиакона Венедикта, учителя» и «Иеросхимонаха Павла русского», — и положили кости их в общую гробницу под церковью святых апостолов Петра и Павла, и главы поставили рядом там же, на устроенном месте, чтобы русские и греки помнили своих старцев, которые положили начало жить в союзе, любви и мире в вечные роды и нести немощи друг друга.

В том же году в Ильинском скиту откопали тело монаха Саввы, который в свое время выгнал из скита отца Павла с прочими великороссиянами. Вытащили его из могилы всего целого и не предавшегося тлению, но весьма черного и смрадного[ Нерастление тел умерших на Афоне считается признаком неблагополучного состояния их душ за гробом. Нерастлевших называют «бутуками». — Прим. ред.]. Игумен Паисий стал читать разрешительную молитву, но никаких изменений не произошло. Потом призвали архиерея Панкратия, жившего на Карее, и тот читал, но тело оставалось в том же виде. Архиерей начал спрашивать: «Какая тому причина?» Ему сказали, что отец Савва был первым гонителем на великороссиян и выгнал из скита отца Павла с прочими великороссиянами. Архиерей спросил: «А жив ли отец Павел?» Они сказали, что давно помер. Тогда архиерей сказал: «Я этого разрешить не могу, а поезжайте к самому Патриарху. А которые живы великороссияне, вы их позовите и попросите, чтобы они его простили». И сам уехал. Игумен Паисий ездил в Константинополь к патриарху и взял от него разрешительную грамоту. Приехав, позвал всех великороссиян и архиерея, и отстояли всенощное бдение. По литургии опять откопали тело монаха Саввы, и все великороссияне говорили ему прощение, а архиерей прочитал патриаршую грамоту, и тело стало рассыпаться, и закопали его в землю. По малом времени посмотрели — и уже остались одни кости. Увидев это, малороссияне испугались, и затрепетали, и ходили к великороссиянам просить прощения. Позже этот печальный случай отец Иероним назвал попущением Божиим для вразумления потомства.

Изгнанные же из Ильинского скита великороссы основали свой скит святого Андрея Первозванного и положили, «чтобы обитель служила пристанью спасения только для земляков-великороссов», но если иногда и будут по усмотрению настоятеля приниматься «иноплеменные личности», то «таковых не возвышать над коренными насельниками скита или над заслуженными старцами и вообще не возводить их на степень руководителей и на высшие должности»[ Забытые страницы русского имяславия. М., 2001. С. 344.].

Иеросхимонах Павел прибыл в Русик словно для того, чтобы очистить путь иному сильному деятелю духовному и лечь костьми своими в прочное основание пребывания русских в Русике. Об этом и старец Арсений говорил, утешая скорбевших русских: «Бог не оставит сию обитель без человека, но даст такого мужа, который устроит и украсит сию обитель».

И повелел отец Арсений осиротелой русской братии Пантелеимонова монастыря поститься целую неделю и молиться и сам в это время молился, а по прошествии недели объявил, что есть воля Божия быть духовником в Русском Пантелеимоновом монастыре ученику его отцу Иоанникию, который жил в то время неподалеку в келлии святого пророка Илии со своими учениками.

20 октября 1840 года монах Иоанникий водворился в Русском Пантелеимоновом монастыре. Здесь он принял схиму с именем Иероним, был рукоположен во иеромонаха, назначен духовником русской братии и стал с тех пор главным деятелем по возрождению древней Русской обители. Без малого полстолетия прожил он в монастыре, собрал русское монашество в их «родной древности», поставил его на должную высоту совершенного общежития, воспитал и подготовил для игуменства русского монаха — отца Макария, отстоял право на самостоятельное существование русских на Афоне и своими заповедями указал им верный путь на вечные времена к духовному преуспеянию и благословенному всестороннему благополучию.

Много пришлось претерпеть отцу Иерониму скорбей на новом месте, ибо тотчас же по входе его в Русик греки других монастырей стали сильно упрекать отца игумена Герасима, что он принял русских, и, если бы не тяжкие испытания, постигшие монастырь по удалении отца Аникиты, быть может, то же случилось бы и с отцом Иеронимом, который, как посланный за святое послушание, смиренно переносил ропот греков и всевозможные дерзости некоторых из старших братий Русика. И это продолжалось до 1845 года, до посещения Афона великим князем Константином Николаевичем, благоволившим подъехать прямо к Русской обители. Это посещение возвысило русских в глазах греков. По отбытии великого князя недруги русских замолкли и монастырские греки начали гораздо снисходительнее обходиться с отцом Иеронимом. К этому и благодать Божия после страшной бедности монастыря и вынесенных напастей начала изливать струи свои, внушая боголюбцам православной России посылать Русику милостыню и церковную утварь. По святоотеческим общежительным правилам, с евангельской простотой и братской любовию милостыня вручалась русскими игумену без всякого с их стороны контроля за ее использованием, что продолжалось до 1863 года. Ризница и утварь делились пополам, причем все лучшее отдавалось грекам. Малейшее отступление от этого правила, например желание поклонников, чтобы пожертвования их были в русских храмах, производило неудовольствие в греческом братстве, о чем делалось замечание отцу Иерониму.

Духовник иеросхимонах Иероним в начале своих трудов в Русском монастыре. 1850-е гг.

Отец Иероним замечал и терпел неприятные выходки против себя со стороны некоторых из старшей греческой братии в надежде, что греки, ознакомившись более с русскими, привыкнут к ним, тем более что русские станут им делать всевозможные уступки и будут всемерно смиряться перед ними. Отец Иероним, чуждый всякого национального пристрастия, видевший в греках и в русских одну братию о Христе, всячески направлял греков на путь единомыслия и любви к русским, отдавал им во всем предпочтение, и всегда ставил на вид всей своей братии, что пришли они в монастырь не для национальных распрей, а для спасения души, почему как от греков, так и от русских всегда требовал паче всего мира и братской любви друг к другу. Кроме того, он стремился избегать всего, что может повредить уважению и благоговению, внушаемым всем православным одним только упоминанием Святой Горы — земного удела Божией Матери, прославленного многими духовными подвигами преподобных отцов.

Хотя братство русское к 1852 году возросло до 80 человек, но они были в Русике как пришельцы на земли чуждей (Пс. 136, 4). Греки, усиленно приглашавшие их на совместное жительство, и не думали их считать равными себе, но смотрели на них как на рабов, которые обязаны были за плохой приют и скудный стол работать на монастырь. Никаких должностей им не давали до 1856 года, и требование русскими и маловажных вещей не обходилось без претензий от греков.

Русские в течение 16 лет терпеливо переживали свое приниженное положение и старались жить мирно в отдельной части монастыря со своими храмами и богослужением, встречаясь с греками на послушаниях и в трапезной. Когда русских оказалось уже более 100 человек и избран был помощником отцу Иерониму отец Макарий, они попросили у греков чтение в трапезной два раза в неделю — в среду и в пяток, и то на условии, что если в эти два дня не случится праздника. Несмотря на столь малое и весьма осторожное прошение русских, оно не было услышано. Отец игумен и преданные ему греки старались всячески убедить упорных, но те сказали, что если русские будут читать, то они допустят дерзости в трапезной. Видя такое недоброжелательство, русские совсем оставили просьбу эту, и тогда греки, устыдившись, сами начали предлагать чтение, о котором русские решились просить посмелее. В 1857 году, в сентябре, состоялся собор, на котором было предложено избрание иеромонаха Саввы, карейского келлиота, в наместники. Когда заговорили о чтении на трапезе, отец Иероним напомнил игумену о своей просьбе, и некоторые из греков отозвались положительно. Тогда духовник выразил греческой братии свое неудовольствие, говоря, что «мы, русские, живя 17 лет в обители, трудясь в ней неуклонно и всячески заботясь о благосостоянии ее, не заслужили доселе любви братской, братия греческая пренебрегла нашим пришествием и благословением старца, который с любовию дал оное на просимое нами. Вам не угодно было дать нам чтение два раза в неделю, но теперь братство наше возросло за 100 человек, и мы желаем пользоваться русским чтением на трапезе наравне с греческим». Греки чрезвычайно удивились этой смелой просьбе, начали возражать, что это невозможно, и тогда отец Иероним сказал: «Если не хотите разделять с русскими братских отношений, то благоволите ведать, что мы отягощаемся сожитием с вами». Греки закричали единогласно: «Нет! Нет!» И начали предлагать три дня чтения, но духовник решительно сказал: «Как хотите, угодно вам или нет, но чтобы чтение наше было половинное и чтобы трапезу благословлял в эти дни русский иеромонах». И только после долгих препирательств греческие отцы, сознавая неприличие своего упорства, согласились чтение совершать попеременно, через день, по-гречески и по-русски, а в праздники — утром по-гречески, а вечером по-русски. И когда началось русское чтение, то это для многих греков оказалось весьма неприятно и многие из них в такие дни не являлись в трапезную. Еще настаивали, чтобы трапезу благословлял греческий иеромонах, а не русский, много было по этому поводу разговоров, и опять едва не нарушилось установленное чтение. Обычного же псалмопения русского в трапезной, когда среди недели приходились праздники святых, греки никак не дозволяли, и так продолжалось до 1865 года. В 1866 году состоялось новое соглашение, чтобы чтение было попеременное через день, какие бы ни случились праздники, и псалмопение, следующее за чтением, — тоже попеременно.

Спустя некоторое время греческое братство заговорило, что «нам нужно иметь письменное соглашение на бумаге», хотя условия совместной жизни были выработаны еще в 1840 году. Удивившись такому предложению, русские сочли это за благоволение Промысла Божия, и, когда с обеих сторон было изъявлено согласие на написание устава совместного жития, тогда было поручено одному из греческого братства его составить; при написании его и открылись многих сердец помышления. Сначала было заговорили, что русские должны составлять четвертую часть братства, а затем — третью, но на половину никак не хотели согласиться, из-за чего долго происходила распря, об игумене же русском не хотели и слышать, а также и о равенстве между братствами греческим и русским, потребовали, чтобы всегда преимущество и первенство было на стороне греческой. С тех пор отношения в братстве стали более прежнего натянутые, греки во всем старались чинить препятствия русским, даже не давали им леса на постройку.

Недовольство греков против русских еще более возросло, когда в 1858 году русские пароходы с поклонниками стали приходить на Афон и останавливаться в виду Русского Свято-Пантелеимонова монастыря.

Несмотря на увещания игумена и старших благоразумных братий, греки постоянно высказывали свое неудовольствие. Составленный же типикон, или устав, подписанный игуменом и русскими, не принимался во внимание. И так продолжалось до 1863 года.

В одну из ночей у пристани вдруг исчезла бочка, к которой привязывали русские пароходы. Сначала полагали, что это сделал кто-либо посторонний, но по расследовании оказалось, что потопление бочки было делом нескольких греческих монахов Пантелеимонова монастыря во главе с духовником иеромонахом Нифонтом. При этом игумен в церкви сказал слово, в котором выразил свое недовольство грекам за ненависть к деятельности русской братии для поддержания монастыря, причем пригрозил, что если не сознаются в потоплении бочки, то не будут прощены. Убоявшись этого, виновные сознались.

В это время по просьбе капитана русского парохода турецкий карантинный чиновник выстроил для себя небольшой домик близ монастыря и над ним поднял турецкий флаг. Это было сделано для того, чтобы из-за прописки паспортов пассажиров русский пароход долго не задерживался под Афоном. Греки увидели во всем этом происки русских. Им показалось, что все это сделано по просьбе русских и по желанию русского консульства в Константинополе с целью поставить монастырь под надзор турецкой власти. Русские старались успокоить греков, показать выгоды для монастыря от приезда к Афону русских пароходов и от поселения вблизи монастыря турецкого карантинного чиновника, но греки не слушали убеждений русских иноков, продолжали волноваться и потребовали снятия флага с угрозой в случае неисполнения их требования взорвать сам дом. Никакие уверения со стороны русской братии на них не подействовали. Русские со всем желанием обещали похлопотать перед турецким правительством о снятии карантинного флага и об удалении чиновника на прежнее место, афонскую пристань Дафну, и что если сами не добьются успеха, то поручат это дело грекам, только чтобы они успокоились. Но и это не помогло. Греки заявили свое требование в 12 пунктах, на которые, за исключением трех или четырех, русские не могли согласиться, вследствие чего греки стали выказывать явную недоброжелательность к русскому братству и всячески угрожать. Это происходило в 1863 году. Тогда постоянно были собор за собором, никакие убеждения со стороны игумена и благоразумной части греческой братии не смогли подействовать на недовольных, которые все почти состояли на начальственных монастырских должностях. И поскольку они не соглашались с мнением игумена, он потребовал удаления их от должностей, о чем они и слышать не хотели. Наконец, сами они попросили, чтобы при решении этих сложных вопросов были посторонние посредники. Для этого были приглашены игумены афонских общежительных монастырей Дионисиатского, Ксенофского и Зографского, но и они после трех собраний не смогли склонить недовольных ни к какому соглашению. Они продолжали волноваться и требовали от игумена Герасима и иеросхидиакона Илариона, чтобы они перестали поддерживать русских, в противном случае грозили им смертью. В одну ночь на дверях келлий отца игумена и отца Илариона оказались нарисованными кинжал и пистолет — весьма недвусмысленные намеки на то, к чему присуждали своих старцев недовольные.

Русские со своей стороны обещали им устранить приход пароходов к монастырской пристани, оставить за греческой братией все привилегии, которыми они пользовались. Но ничто не помогало, и со стороны греков сыпалось все больше заявлений и угроз, и братия обители начала сомневаться в безопасности. Так прошло 40 дней, и конца этому тяжелому испытанию не было видно, и русские стали весьма тревожиться. Наконец противники, не желавшие слушать об изменении своих требований, каким-то особенным Промыслом Божиим в одно утро потребовали отпускные билеты по обычаю афонскому, и непременно в продолжение одного дня. Удивляясь неизреченному смотрению Божию, русские обрадовались, что Господь избавляет их от искушения. Вышло 23 человека во главе с отцом Нифонтом, причем старшие были наделены денежными средствами. Остальные, раскаявшись, остались в обители. Тогда братия как русская, так и греческая поуспокоилась, хотя некоторые выражения неприязни продолжались.

Во время этого возмущения приехал из Троице-Сергиевой лавры иеромонах, родом грек, человек ученый, к которому и обратились здешние греки со своей жалобой на русских. Иеромонах этот сразу же стал на сторону недовольных и пошел энергично действовать против отца Иеронима, всячески понося его и возбуждая других против него. И вот, когда он стоял однажды в притворе соборного храма святого Пантелеимона, к нему был глас от иконы Божией Матери, находящейся за первой колонной от входа в притвор с правой стороны: “Оставь свои затеи против Иеронима, он в любви Моей почивает”. Глас этот до того поразил иеромонаха, что он на первом же пароходе уехал домой.

Перед возмущением же от главной иконы святого Пантелеимона, которая в сребропозлащенной ризе в киоте за стеклом находится на колонне, поддерживающей юго-восточную часть главного купола собора, были видны молнии, доходящие до некоторых из братий, оказавшихся потом возмутителями.

Следующие годы, почти вплоть до 1870-го, для Русской Афонской обители прошли сравнительно мирно. Причин этому было немало.

C 1866 по 1868 год обитель удостоилась нескольких знаменательных посещений высоких русских гостей. В 1866 году в Пантелеимонов монастырь в первый раз прибыл российский посол и полномочный министр при Оттоманской Порте генерал Николай Павлович Игнатьев, который самым наглядным образом убедился в дурном отношении греков к русским и сделался с тех пор мощным защитником русских афонцев. В июне 1867 года обитель посетил русский царственный гость — великий князь Алексей Александрович, оказавший благосклонное внимание отцам Иерониму и Макарию и в беседе со старцем Иеронимом проявивший искренние интерес и участие к жизни обители и ее русской братии.

Российский посол в Константинополе Н. П. Игнатьев

В 1869 году, 15 октября, отец Макарий при усиленном настоянии игумена Герасима и других греческих братий был избран преемником престарелого игумена[ Подробное описание: ОР РГБ. Ф. 148, карт. 7, ед. 9, л. 72об.—73. Письмо к архим. Леониду (Кавелину) от 24 окт. 1869 г.]. В июне 1873 года столетний игумен заболел и пожелал объявить отца Макария действительным игуменом.

В это время старец Иларион, грузин, чудесным образом увидел монастырский двор, наполненный бесами, сам князь тьмы был между ними. Но в высоте небесной показалась Матерь Божия, Которая обошла весь монастырь, остановилась над Введенским храмом и, покрыв обитель Своим покровом, стала невидима. Духи тьмы исчезли, «яко исчезает дым». «Не бойтесь, — сказал отец Иларион отцу Иерониму, — Царица Небесная покроет вас».

Многие из греческой братии по действию духа злобы стали волноваться и утверждать, что русские выгонят из обители монахов-греков, и сами заявили свои исключительные права на Русский монастырь. Вслед за ними не только многие афонцы-греки, но и почти вся греческая нация восстали против русских. Начался «греко-русский пантелеимоновский процесс» — то предсказанное великое искушение, которое всколыхнуло весь Афон и доставило столько скорбей русским инокам, но которое милостию Божией и Пресвятой Богородицы послужило к славе Божией.

Около двух лет продолжалась распря, и мрачные картины представляла собой жизнь Русского монастыря в эти годы. Отношения между греческими и русскими монахами сделались такими раздражительными, что святая обитель не переставала быть зрелищем ссор и споров, совершенно неприличных и мирскому обществу. Снова над русскими нависла угроза быть изгнанными не только из обители, но и со святого Афона, ради которого они оставили родину.

«Сожительство вместе есть дело богоприятное и для Православной Церкви похвально. Это самое заставило как батюшку отца Иеронима сожительствовать с греками, так и нас последовать ему, в том смысле, что мы чада единой Христовой Церкви. И, конечно, если бы имели задатки наши собратия к этому и имели бы славу Церкви святой, а не своих идей, то, хотя при встречающихся необходимо в роде человеческом скорбных обстоятельствах, можно бы переносить, и для славы Божией благоугодно было бы совокупное житие. Если же люди стали видеть какую-то национальность и все права иметь на своей стороне, то, конечно, такое житие невместимо»[ Письмо к иером. Арсению (Минину) от 14 янв. 1875 г. ОР РНБ. Ф. 253, оп. 1, ед. хр. 204, л. 68.], — разъяснял отец Макарий.

Игумен Русского монастыря схиархимандрит Макарий. 1880-е гг.

Убедившись, что мир в обители не может водвориться мерами кротости, снисхождений и всевозможными уступками, русские решили прибегнуть за помощью к авторитетным властям. Было решено отправить отца Макария в Константинополь, к послу Н. П. Игнатьеву, дабы он принял зависящие от него меры защиты русских, на что было испрошено благословение игумена. И в то же время русские обратились в протат, чтобы он принял меры по примирению враждующих. Комиссией от протата был составлен несправедливый и пристрастный по отношению к русским устав совместной их жизни с греками, который русские принять не могли.

Русское братство Пантелеимонова монастыря ясно увидело теперь, что на Афоне оно не найдет правды и удовлетворения своим законным требованиям, а потому решилось спор с греками перенести на суд Великой Церкви. С этой целью оно избрало из своей среды более способных делегатов, снабдило их нужными бумагами и необходимыми полномочиями и отправило в Константинополь к отцу Макарию, чтобы изложить суть дела перед Патриархом Иоакимом II и собором клириков и мирян.

Греческая братия Пантелеимонова монастыря сделала то же самое — со своей стороны послала делегатов в Константинополь.

Русский Пантелеимонов монастырь. 2012 г.

Таким образом, «пантелеимоновская распря» в течение года, с мая 1874 по май 1875 года, продолжалось в Константинополе — в Патриархии, на заседаниях Священного Синода и смешанного совета при Вселенском Патриархе (члены которого, по крайней мере некоторая часть его, относились к русским афонским инокам весьма враждебно), в Российском посольстве, на подворье Пантелеимонова монастыря в Галате и на страницах константинопольских газет, через которые отголоски проникали в местное общество, живо интересовавшееся этой распрей и с напряжением ожидавшее ее исхода. О трудности положения русских афонских иноков в то время, с одной стороны, и горячем участии посла Н. П. Игнатьева — с другой, сообщает монах Пантелеимон, присутствовавший в Константинополе во время «греко-русского процесса».

«Март, апрель и май [1874 года] прошли в самом беспокойном состоянии… — пишет отец Пантелеимон. — Решение протата было столь пристрастно к национальности и так несправедливо, что русские должны были войти в протест и подать жалобу Святейшему Патриарху, вследствие чего в конце мая приехал сюда (т. е. в Константинополь) наш архимандрит отец Макарий, а в начале июня — отец Азарий и я с некоторыми братиями. Дело наше, пустое само по себе, развиваясь и смешиваясь с другими вопросами[ Прежде всего, с «греко-болгарским вопросом».], приняло весьма обширные размеры, так что в конце концов оказалось, что мы имеем дело не с протатом только, но и с Синодом Патриархата, даже с целою нациею, возбужденною до крайнего ожесточения газетным громом в течение последних пяти-шести лет. Желание наше разделиться с греками — им уступить приморский Русик, а себе отстроить нагорный или наоборот — представило вопрос весьма трудный и почти неудобоисполнимый, а потому дело наше более месяца было совершенно без движения и только во второй едва-едва было рассмотрено. При рассмотрении происходили довольно жаркие прения, доходившие до разделения мнений, и бомбардировка была серьезная. Наконец, после разногласий в собрании и доказательств, представленных с нашей стороны, члены Синода и смешанной комиссии (из мирских членов, имеющих право не согласиться и не принять патриаршее решение) пришли к заключению, что русским нельзя отказать иметь монастырь на Афоне. Оставалось только проверить акты, на кои ссылались мы в прошении, есть ли они и какие именно, но в это время подвернулось иерусалимское дело (о возбуждении арабов кем-то из служащих в русском агентстве в Акре), которое было принято здесь горячо, и в соединении с нашим представило страшное, по обаянию всей греческой нации, слово “филетизм” и отодвинуло наше дело на неопределенное время с опасностью принять противоположный оборот. Если бы не искреннее участие русского посла, столь для нас неоценимо благодетельное, то не только бы просьба наша и все, хотя и фактические, доказательства не имели бы никакого значения и остались бы без удовлетворения и греки выгнали бы нас с Афона, в чем и состояла главная задача всех притеснений и обид, сделанных ими русским. Замысел этот у них давний, и план вытеснения русских с Афона составлен был еще в прошлый год здесь комиссиею, отчего наши греки (то есть пантелеимоновцы) и члены протата и действовали так смело»[ Цит. по: Дмитриевский А. А. Русские на Афоне: Очерк жизни и деятельности игумена Русского Пантелеимоновского монастыря священноархимандрита Макария (Сушкина). М.; СПб., 2011. С. 196—198.].

Отец Иероним отправил в Константинополь письмо на имя Святейшего Патриарха и Священного Синода, в котором описал сложившуюся в монастыре обстановку.

«Всесвятейший Владыка! Священный и честнейший Cинод!

Канонизм, составленный священным протатом Святой Афонской Горы для нашей священной Русской киновии и не принятый нами, вследствие прошения нашего к Великой Христовой Церкви и Вашим всечестнейшим и божественным Всесвятейшеством вместе с Вашим Священным Cинодом и смешанным советом отвергнут как несправедливый и несообразный; часть же отцов греков, разошедшаяся вследствие вражды с нами, русскими, и признающая нас за чужих, увлекши на свою сторону и престарелого старца нашего и кафигумена нашей киновии, приняла упомянутый канонизм. С тех пор часть эта действует по своей воле без ведения нас, русских, во всех внешних делах, относящихся вообще к священной нашей киновии, и принимает (как монастырская власть) от священного здешнего протата, других властей и особых лиц различные присылаемые бумаги, приказы, извещения и письма, на которые делает ответы, припечатывая оные новою переделанною печатью, ни о чем этом не объявляя нам.

Упомянутые же братия, несмотря на то что самовольно устранили нас от наших прав и признают нас за чужих, не престают вместе с тем требовать от нас средств, необходимых для их содержания и для поддержки занимаемых ими священных зданий и заведений этой киновии. Не принимают же в расчет, что из России все решительно получаем мы, как всем известно, от родителей наших и родственников и из милостыни, присылаемой нам лично нашими друзьями и милостынелюбцами-россиянами. Но ныне по причине возникшего, к несчастию, между нами и собратиями нашими греками разногласия пособия эти и приношения до такой степени уменьшились и ограничились, что мы вынуждены хранить их в особом месте из опасения, чтобы самим нам, незадолго еще пред сим щедрою рукою благотворившим всем требовавшим помощи, не потерпеть бы недостатка в безусловно необходимых съестных припасах и не понести бы неожиданно стеснений.

Но хуже всего, что, несмотря на то что все большею частию доставляется из России, а прочее приобретается нами же и также на русские деньги, мы уничижаемся сказанными братиями-греками, как бы питаемые их помощию, и бываем вынуждены вкушать разделяемое не поровну и предлагаемое греком, от чего происходят жалобы и неудовольствия. К тому же мы терпим множество несправедливых нападок и притеснений, которые доселе мы переносили с терпением, не допуская себя до жалоб на них, но происшедшие, собственно, в конце прошлого года случаи и послужившие как бы венцом наших страданий и оскорблений, как, например: недавно заболел повар-грек и должен был замениться, по существующему обычаю, товарищем своим, поваром-русским, однако собратия наши греки воспротивились сему и, чтобы не допустить повара-русского, поспешили в тот же день возвратить этого больного на его место; еще 31 декабря прошедшего года один грек, прислуживающий в трапезной, бросился с ножом на русского трапезаря, служащего там мирно уже девять лет, и хотел его заколоть — эти случаи, говорим, вынудили уже нас волею и неволею объявить о сем каймакаму святой этой Афонской Горы, дабы не случилось и не было бы учинено самим делом над кем-либо из братий русских что-либо и худшее этого покушения на убийство.

Такое недостойное извинения поведение сказанного брата-грека по справедливости привело нас в ужас. Мы страшимся, чтобы от раздражения не произошло бы какого-либо несчастия от долговременных неприличий греческого братства, совершенно напрасно оскорблявшего нас непристойными выражениями, и тогда произойдет общее нарекание на монашеское звание, будем осуждаемы и мы во всем православном мире — и здесь, и в православной России, из которой мы получаем решительно все. При сем, опасаясь, чтобы дальнейшая наша снисходительность не послужила бы поводом к малейшему упреку нам, мы вынужденными нашлись удалиться от общей трапезы и сообедничества с собратиями нашими греками в особенную трапезную, предоставив им свободу в настоящем состоянии нашей киновии распоряжаться определенными послушаниями как хотят, а по израсходовании находящегося в общей келарне (складе) заботиться о нужных для них съестных припасах и прочих их нуждах, как и мы сами для себя.

При сем почтительнейше повергаем Вашему божественному Всесвятейшеству и состоящему при Вас Священному Cиноду, что так как упомянутые собратия наши делают все против воли и мнения нас, имеющих право владения над этою киновиею со всеми ее принадлежностями на основании официальных грамот, то таковые действия их, совершаемые без соучастия нашего, как противозаконные, мы совершенно не признаем, и отрицаем, и просим считать нас не подлежащими за оные ответственности.

Итак, всепокорнейше умоляем богохранимое и всечестнейшее покланяемое Всесвятейшество и состоящий при Вас Священный Cинод благоволить поспешить воздаянием справедливости и издать окончательное Патриаршее и Синодальное Ваше решение, чтобы мы, освободившись от несчастных приключений и совершая в несмущенном духе воспринятые нами монашеские обязанности, молились Спасителю нашему о Вашем долгоденствии и славе! При сем остаемся, испрашивая Ваших всесвятейших молитв и благословения, Вашего божественного и покланяемого Всесвятейшества и состоящего при Вас Священного и честнейшего Cинода, чада духовные и слуги.

Духовник Иероним. [Следуют подписи русских братий.]

Святая Гора Афонская. Русик. 1875 года, января 23-го дня»[ Цит. по: Великая стража: Жизнь и труды блаженной памяти афонских старцев иеросхимонаха Иеронима и схиархимандрита Макария. М., 2001. С. 231—233.].

Утомленный раздорами старец-игумен дал письменное благословение на раздел:

«Из многолетнего опыта убедился я, что два собранных мною различных народностей и многочисленных общества, находящиеся в священном сем Русском святого великомученика и целителя Пантелеимона общежитии под моим духовным водительством, не могут впредь, ради многих противоположностей, сожительствовать мирно в одном и том же монастыре, почему нахожусь вынужденным для избежания могущих быть и впредь между ними смущений и соблазнов, еще более опасных, нежели происходящие ныне или бывшие, — вынуждаюсь, говорю, дать обоим обществам, как равным духовным моим чадам, грекам и русским, отеческое мое благословение разделиться друг от друга по братской равноправности. К сему же по священному моему долгу свидетельствую, что братство русское вошло в обитель, убежденное многими нашими усерднейшими предварительными просьбами. Сожительствуя же с нами по желанию и благословению моему, выстроили большую часть сего монастыря, а также и многие другие здания возведены ими на собственные их средства, из их отеческого достояния. Они же уплатили и большие долги за монастырь этот (в чем дано мною им особенное свидетельство).

И так, говоря по Богу, хотя и оба общества суть присные чада обители, но так как русская братия обстроили большую часть монастыря сего, воздвигли многие церкви, выстроили дома, многие из наших метохов выкупили, некоторые исправили, а некоторые и вновь создали, а также доставили и иные многие пользы священному нашему монастырю и могут быть названы ктиторами обители, то посему они имеют преимущественное право в имеющем быть разделе.

Настоящее мое письменное отеческое благословение на раздел может быть представлено, если это потребуется, и к надлежащим правительственным властям, и в судебные места.

В показание и удостоверение истины всего выше реченного даю духовным сим моим чадам и братиям русским настоящую бумагу, утверждая оную собственноручною моею подписью и приложением священной монастырской печати.

Кафигумен священного Русского святого Пантелеимона общежития Герасим иеромонах.

В священном Русском на святоименной Горе Афонской монастыре. 1874, февраля»[ АВПРИ. Ф. 180 (Посольство в Константинополе), оп. 517/2, ед. хр. 1193а, л. 218—219.].

Одновременно старец-игумен Герасим дал русским инокам Свято-Пантелеимонова монастыря грамоту, свидетельствующую о заслугах русского братства и его руководителей перед обителью:

«Русский монастырь сей до приглашения в него русского братства находился в совершенной бедности. Большая часть оного по недостатку средств была не достроена, церкви были не оштукатурены и без иконостасов. Число же братства до 1840 года едва доходило до 60 душ, но и такое малое количество братства монастырь не был в состоянии пропитывать, а потому и вошел в большие долги. Находясь в таком ужасном положении и крайней бедности, мы вынуждены были в 1840 году пригласить русское братство для всегдашнего сожительствования с нами и для пользования теми же самыми правами во всех делах монастыря, как и мы сами, чтобы таким образом дать руку помощи священному сему монастырю, коему угрожал совершенный упадок, прося усердно русскую братию, чтобы они пеклись и заботились как хозяева о создании и возведении остальных монастырских строений, а также и о преуспеянии обители во всем прочем. Во всем этом они оправдали себя, хотя и с большим трудом. Ибо братство сие русское на собственные свои средства, принесенные ими в обитель, также и присылаемые им из России от их родственников и друзей, равно и трудами, подъемлемыми ими в сборе милостынного подаяния от православных христиан в России, обстроили большую часть монастыря, а также и вне монастыря выстроили многие дома, равно и метохи, некоторые выкупили, а некоторые исправили, а иные и вновь выстроили; к тому же уплатили за монастырь 5000 турецких лир, а на все это братия русские истратили десятки тысяч лир. При всем том братия наши русские своими трудами и попечениями до сего времени содержат в превосходном состоянии все многочисленное наше братство, ибо в настоящее время в нашем общежитии находится братства: греков более 200 человек, а русских более 300 человек.

В удостоверение чего и в подтверждение вышесказанного и дано мною русскому братству сие мое свидетельство за моим подписом и приложением священной монастырской печати.

Кафигумен Русского святого Пантелеимона общежития Герасим иеромонах.

В священном Русском на святоименной Горе Афонской монастыре. 1874 г. февраля»[ Там же. Л. 220—221.].

Однако раздела не последовало. 10 мая 1875 года на 103-м году жизни скончался игумен Герасим, и тут же большинством голосов игуменом был избран отец Макарий.

Признанный в своем настоятельском сане Константинопольским Патриархом и его Синодом, отец Макарий своими кротостью и благоразумием так повлиял на греков Пантелеимонова монастыря, что они, признав его настоятелем своим, наконец осознали, что даже игумен-грек не будет для них столь же добр, доступен, милостив и справедлив.

Старец Иероним. 1877 г.

Отец Иероним имел необыкновенную веру и преданность воле Божией. Даже в самых неприятных обстоятельствах он видел действие Промысла Божия, все устрояющего во благо. Во время «греко-русского процесса» он писал отцу Макарию в Константинополь: «При рассматривании всего нашего дела Вы много приписываете лишнего отдельным личностям, но, по моему мнению, этим спешить нам не должно, ибо конец дела все покажет. Хотя мы и позволяем себе высказываться резко об отдельных личностях, но это все наш человеческий взгляд на вещи. Не явись наружу зло, не явилось бы и добро. Разумеется, мы теперь обвиняем того и другого в возмущении нашего общества, не рассуждая о том, что если не нынче, так завтра, а этому необходимо нужно было быть для его утверждения. Бог один весть, может быть, после мы будем и благословлять тех, которых теперь браним и указываем на них, как на причину зла»[ Великая стража. С. 756.].

А один пустынник говорил, что искушение попущено Богом за недостатки русских, но если они исправятся, то процесс обратится в их пользу.

Итак, скорбь Русской обители в радость обратилась, по слову Спасителя (см.: Ин. 16, 20). Шумный «греко-русский пантелеимоновский процесс» окончился торжеством русских, приведшим в дальнейшем к «всестороннему устроению великого русского дела на Афоне»[ Из донесения в Россию генерального консула в Македонии М. А. Хитрово от 10 мая 1880 года. Цит. по: Там же. С. 243.]. Возмутители же по распоряжению Патриарха и с помощью каймакама были удалены из монастыря.

О дальнейших события братия вспоминали:

«После умиротворения в нашей обители грек-духовник отец Поликарп вошел в доверие к отцу Макарию и задумал вновь произвести восстание. Для этого он советовался с митрополитом Амфилохием, живущим на покое на острове Патмос. Митрополит Амфилохий, грек, был пострижеником нашей обители. Был экономом, затем Кутлумушский монастырь его пригласил в игумены, где недолго был, — его выгнали. Он поехал в Александрию, где добился кафедры епископской, но потом ушел на покой по неудаче в жизни. Его-то отец Поликарп и пригласил в обитель письмом, набросав план начала восстания. Письмо было перехвачено и доставлено отцу Иерониму, перевели на русский язык. Отец Иероним пригласил отца Поликарпа к себе и, показав письмо, присовокупил: “Бог за это тебя накажет, ты должен умереть”. Отец Поликарп был совершенно здоров, но через три дня скончался.

После его смерти прибыл и митрополит Амфилохий, без благословения патриарха Константинопольского Иоакима III рукоположил в диаконы отца Мелитона и отца Флавиана. О сем кто-то донес патриарху, который прислал телеграмму, в коей приказал митрополиту Амфилохию шесть месяцев быть под епитимиею в скиту святой Анны, а рукоположенным воспретил служить. В день святого Ангела отца Макария патриарх прислал телеграмму с поздравлением и прибавил: “Рукоположенным митрополитом Амфилохием разрешаю служить”.

После смерти отца Макария, в игуменство отца Андрея, грек-схимонах Каллиник тайно ездил по Афону по греческим монастырям, отбирал подписки к восстанию новому; о сем дали знать игумену, и когда отец Каллиник явился в обитель, то его уличили и он рехнулся умом и скончался вскорости, не придя в себя. Так за молитвы отца Иеронима Господь хранит сию святую обитель.

В игуменство отца Нифонта грек одесский отец Софроний, ярый противник русских, часто наводил скандалы в нижнем соборе; был выгнан за то, что тайно ездил к патриарху Иоакиму III с жалобой; после плакал о своей неразумной ревности, заболел и скончался от водянки на Преображенской больнице. Явно, что неугодны Богу распри»[ Там же. С. 248—249.].

«Однажды приехал на Афон бывший обер-прокурор Святейшего Синода граф Толстой. Высадившись с парохода у нашей обители, не хотел посетить монастырь, а хотел следовать сразу в другое место. Отец архимандрит Макарий и другие много просили его, он не соглашался. Наконец, пришел и сам батюшка отец Иероним, и едва уже упросили хотя ради святого великомученика Пантелеимона. После он рассказал отцу Иерониму, что, бывши на острове Патмос, он исповедовался у митрополита Амфилохия и получил у него совет не оставаться в Русике, ибо Иероним в прелести и все братство ведет за собою в ад. Много наговорил и смутил графа. Граф же, пожив долго в Русике и увидев все своими глазами, очень расположился и остался довольным.

В начале 1880-х годов митрополит Амфилохий долго гостил у нас и набрал много разных церковных вещей, но когда стал отправляться на Патмос, то нанятое им судно с вещами разбилось у берегов Афона. Скончался митрополит около 1902 года»[ Там же. С. 249—250.].

После игумена отца Андрея, скончавшегося в 1903 году, был поставлен игуменом отец Нифонт, законно избранный по жребию (по принципу: кого укажет Бог). Но часть малороссов забыли Бога и, попирая свою совесть, воспротивились Промыслу Божию, не хотели допустить отца Нифонта до игуменства, но избрать своего, причем заявляли, что избирать будут по голосам, а не по жребию. И уже тайно собирали подписи среди братства и развешивали листовки с призывом избирать по голосам. И только помощь Российского посольства да твердое слово находившегося при смерти отца Андрея о том, что игуменом должен быть отец Нифонт, предотвратили смуту.

Для сохранения порядка посольством было прислано военное судно с солдатами, а в день поставления было сильное землетрясение. Из Солуни прибыл консул, и бунтовщики были вынуждены притихнуть на время. Недовольных же Промыслом Божиим постигло явное наказание: один не удостоился смерти на Афоне, другой перестал в церковь ходить и причащаться Святых Таин, некоторые, по словам очевидцев, тряслись, как лист осиновый, не имея в себе Духа Христова.

На Новом Афоне некий монах Диомид, собрав большую партию малороссов, восстал против игумена Иерона, угрожал убить его и отца Илариона, называя тамошних пострижеников хозяевами, а афонцев — беспаспортными пришельцами. Слова и действия монаха Диомида стали известны российскому Синоду, он был признан нарушителем порядка и назначен арестантом в Суздальскую крепость.

Такое же поведение малороссов наблюдалось и в Андреевском скиту. Когда их число со временем увеличилось, они стали обособляться, всячески стремиться к получению священного сана и вообще к начальствованию, для чего при поступлении в скит даже скрывали свое малороссийское происхождение. Проявляли недовольство порядком обители, учрежденным ее основателями, и возбуждали к тому других[ Забытые страницы… С. 344.].

В 1913 году две русские обители на Афоне постигло великое искушение. Религиозные споры об имени Божием Иисус революционно настроенной частью монашествующих были использованы для действий против церковных властей и монастырского начальства. Было мнение, что малороссы под видом защиты нового учения также ставили целью захватить власть в свои руки, что им отчасти и удалось в Андреевском скиту[ См.: Там же. С. 343.]. Посторонние наблюдатели (П. Б. Мансуров) отмечали, что смута объяснялась «не столько религиозными причинами, сколько многолетней ведущейся на Афоне борьбой между малороссами и великороссами»[ Там же. С. 335.].

Как известно, большое число имябожников, великороссов и малороссов, вывезли в Россию, отчего численность русского монашества на Афоне значительно сократилась. Вот к чему привело нарушение общежительных правил и преследование своих, в том числе узко-национальных, интересов.

По поводу такого «глупого», по словам отца Иеронима, племенного разделения он в свое время писал новоафонской братии:

«Молим же вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, как совершенно возлюбивших Его, отвергшихся мира и претерпевающих в святом общежитии мученические подвиги, да то же глаголете все, и да не будет у вас распри, да будете же утверждены в том же разумении и в той же мысли, что истинное богоугодное монашеское общежитие состоит в любви и мире, в единодушии и единомыслии.

До сего времени мы слышали о вашем братолюбии и благопокорении, как Самому Богу, старцу вашему игумену Иерону, а в лице его нам, радовались сему, и утешались, и прославляли Бога. Но в настоящее время прибывшие от вас в обитель нашу братия наши помрачили эту нашу утешительную радость печальным известием, что у вас оказываются между собою нелюбовь и разделение, зависть, ненависть, споры и злоречие, будто бы один другого раздражает и укоряет за самый ничтожный предмет, за глупую, детскую причину смешную: что тот великоросс, а тот малоросс. А во время раздражения обзываете друг друга укорительными именами. Один говорит: “Ты москаль”, а другой дразнит: “Ты хохол”. Куда же девалась ваша евангельская братская любовь? Это ли плоды духовные ваши?

Боголюбезные отцы и братия, с великою скорбию и болезнию сердца умоляем вас: примите увещание от любящих вас старцев ваших, оставьте это проклятое душепагубное разделение и паки возвратитесь к любви, без которой невозможно спастись никому. Бога ради вонмите сему: святой апостол Павел коринфских христиан за разделение в единомыслии назвал плотскими и младенцами. Еще бо, — говорит, — плотстии есте, идеже бо в вас зависти и рвения и распри, не плотстии ли есте, и по человеку ходите. Еда бо глаголет кто: аз убо есть Павлов, другий же: аз Аполлосов, не плотскии ли есте? (1 Кор. 3, 3—4) Видите ли, братия, какой злой вред от разделения, хотя по виду и благочестивого, ибо они разделились во имя святых своих просветителей. Но, поелику от сего произошло нарушение любви друг ко другу, зависть, споры, ненависть, потому святой апостол и назвал их плотскими и младенцами. А вы-то, боголюбцы, из-за чего разделяетесь в единомыслии и в любви друг ко другу? Воистину стыдно сказать — ради какого-то ничтожного различия в наречии. Не плотское ли это дело? Не детское ли это мудрование друг друга называть: “Ты хохол, а ты москаль”? И ради этого разделяться, оставлять любовь, враждовать между собою, составлять партии, и спорить, и ненавидеть друг друга. Не слышим ли слово Божие, говорящее нам, что всяк ненавидяй своего брата есть человекоубийца (1 Ин. 3, 15). Не боимся ли так делать? Ибо творящие таковые дела не наследуют Царствия Божия. В наше время на Афоне суд Божий строго наказал тех, кто дерзнул сделать соблазн раздора между великороссами и малороссами и посеял между ними семя злобы, и ненависти, и гибельного разделения, ибо они после смерти их оказались бутуками, нерастленными. Потому и нам, как бывшим очевидцами такого строгого суда Божия, совершившегося над нарушившими закон любви к ближним по тщеславию и зависти, должно более внимать, чтобы за это не пострадать и нам самим так же, как и они пострадали. А потому именем Божиим умоляем вас оставить это глупое племенное предубеждение, и ради разности наречия разделение, и от этого происходящие зависть, споры и душегубительную ненависть, разрушающие святое общежитие, и держаться прежней чистой братской любви друг ко другу. Ибо вы — одного отца и одной обители дети. От сего времени при помощи Божией и старческих молитв положите начало, чтобы впредь этих слов — “ты хохол, а ты москаль” — не говорить, как раздражающих других и тем возмущающих общее спокойствие и вообще истребляющих взаимную любовь. А если кто во гневе или от кощунства дерзнет сказать брату своему: “Ты хохол” — или: “Ты москаль”, тот за это да будет отлучен от святого Причащения Святых Таин на 40 дней. Боимся, чтобы за беззаконное разделение ваше обижены вы не были бы от сатаны, потому это правило мы, как старцы ваши, полагаем вам в обязанность для вразумления, и предосторожности, и обуздания языка страдающих пороком злоречия. Ибо слово Божие изрекло нам о сем так: Аще кто не обуздывает языка своего, сего суетна есть и вера (Иак. 1, 26).

Молим Господа, да усовершит Он вас во всяком деле благом, особенно же во святой любви, как в союзе совершенства, дабы сподобиться получить от Бога обещанные нам вечные блага, а ради вас и нам, еже и да будет всем нам от Бога щедрот за заслуги Господа нашего Иисуса Христа, молитвами Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы, и святого Пантелеимона, и святого апостола Симона»[ Великая стража. С. 526—528.].

***

У святого великомученика Пантелеимона с русским народом давняя дружба. Когда отец Иероним вселился в его монастырь, в то время доведенный до крайнего убожества, то старец, не видя ниоткуда помощи, обратился к родному русскому народу. В то время в Россию была отправлена частица мощей святого Пантелеимона в ковчеге вместе с другими святынями. Святыни сопровождал иеромонах Арсений (Минин; † 1879). Многие города и села обошли афонские святыни, и везде святой Пантелеимон совершал дивные чудеса исцелений.

Боголюбивый русский народ не остался у него в долгу. Щедрая милостыня обильным потоком потекла в его афонскую обитель, ревнители духовных подвигов переполнили стены возрожденного монастыря, так что к концу жизни отца Иеронима число братства достигало тысячи и, как писал старец, только на одну трапезу уходило 15 пудов рыбы. Обитель в то время достигла небывалого расцвета и славы.

Ковчег со святыми мощами великомученика Пантелеимона

В наше время святой великомученик Пантелеимон дважды посетил наше отечество. Так же были чудеса исцелений, но самое великое чудо — это необыкновенный духовный подъем в народе, возрождение, начало исцеления народного. В 2000 году честная глава святого Пантелеимона была в Киеве, Петербурге, Москве. Святые мощи переезжали из одного города в другой, и повсюду их встречали та же вера, то же благочестие, множество людей с неизменно приветливыми лицами.

Россия — последний оплот Православия. Русские, украинцы, белорусы — это три ветви единого народа, и в их единстве всегда достигалось могущество России экономическое и духовное. Враг рода человеческого через послушных ему хочет разделить их и уничтожить, как народы, хранящие веру православную. Нам незачем делиться. А кто этого хочет, пусть вспомнит о случаях, бывших на Афоне, здесь описанных, и отнесет их не к кому-либо, а к себе. И его постигнет наказание Божие, и он может стать бутуком нерастленным. От чего да избавит всех Господь.