О том, как в Русском монастыре на Афоне был поставлен русский игумен (продолжение публикации)

Публикуем заключительную часть исследования монаха Арсения (Святогорского), посвященного знаменательным событиям в Русском Пантелеимоновом монастыре, связанным с поставлением во игумена схиархимандрита Макария (Сушкина) в 1875 году.

Учитель и ученик

Отец Иероним продолжает: «С греками у нас все более и более любовь разрушается, а в последнее время они на нас так раздражены, что все придираются к нам, и ищут случая подраться, и готовятся не дать нам виноградников, и все это они делают по совету своего владыки и Протата. Иногда я ужасаюсь за конец нашего дела, ибо боюсь, как бы не получилась какая-либо трагедия. Скорблю и молю Господа, да не допустит быть тому, чем бы обезчестилось афонское монашеств»[1].

В то время, когда общие скорби, безвыходность положения и без того угнетали братство, отец Иероним допускал некоторые послабления в монашеской строгости; к отцу Макарию доходили слухи, что многие впадают в уныние и безпечность. «Внимайте, — пишет он, — совету и гласу возлюбленнейшего батюшки нашего отца Иеронима, Господа ради, не смущайтесь понапрасну и не наполняйте свой ум разными толками и рассуждениями, этим только можно оскорбить величие Божие смотрящего на нас с высоты Своея славы, как на исповедников святого Его имени и чистоты совести. Враг же со своей стороны со всею своею адскою силою старается от вас отнять этот подвиг, не уступайте ему: смущение не принесет нам никакой пользы, а вред громадный душевный и телесный. Ни о чем не безпокойтесь до решения дела, ибо безпокойством вы не пособите нам, и не убедите тех, кто решает дело… Если мы не признаем, что мы виновные в настоящей напасти по нашим грехам и неисполнению своих обетов, за которые проходим горнило искушений, то и не можем надеяться [на добрый исход дела]»[2]. Призывает также благоразумно держать себя с греками.

В ответных утешительных письмах отец Иероним сообщает, что братство в основной своей массе держит себя хорошо за некоторыми исключениями, которые и всегда бывают. Отца Макария он называет другом своим духовным, Богом дарованным, потому что вымолил его у Бога себе на помощь, называет страждущем о пользе ближних, подчеркивая, что этот дар — служения ближним — встречается редко. «Сам Господь да укрепляет и утешает вас на пути крестном, на коем вы встречаете многие и разнообразные скорби, носимые вами более ради пользы не своей, а ближнего. Благословен Бог, ущедривый вас такою высокою боголюбезною добродетелию. А я более провожу время в борьбе с болезнями, и за это слава Богу, ибо и это дар Божий, очищающий грехи наши, коих у меня довольно!»[3]

Положение обоих старцев усугублялось еще и тем, что они лишены были взаимного общения духовного. «Правда твоя, — продолжает отец Иероним, — что не с кем разделить тех чувств, или передать кому-то, что требует дух передать, или посоветоваться. Вот и поневоле вспомнишь изречение святых отцов, что из тысячи един да будет тебе друг. Этот голод в духовном советнике и я теперь чувствую вполне, тем более с того времени, как я лишился доступа к старцу. Но Господь щедро восполняет это лишение утешением и благодатным просвещением»[4]. «Это недостаточно, что по духовной части я остался один, но к этому мне посылаются еще телесные болезни, дабы я не мечтал, что и один справлюсь, и вот третьего дня я прихворнул было добре, но вашими молитвами скоро оправился»[5].

Отец Иероним особо ценил труд или подвиг отца Макария ради своей обители, а также отца Азария, который, как переводчик, присутствовал при всех встречах. В письмах он писал: «Отцу Макарию и отцу Азарию мой поклон, остальным всем благословение».

В сложной обстановке отец Макарий по-прежнему остается в затруднительном положении. Он не может противоречить Патриарху, не одобряющему жестокие меры, и в тоже время не может усумниться в правильности действий отца Иеронима. «Не буду более распространяться, — пишет он, — зная просвещенное благодатию Божиею Ваше благорассуждение. Молитвенный Ваш вопль и братства ко Господу — эти орудия Христовы не допустят сделать ошибки любви Вашей»[6].

В следующих словах отец Иероним опровергает всякое могущее быть сомнение своего ученика и друга: «[У нашего общества есть] старец, коего Вы называете духовником Иеронимом, коего Вы всегда слушали и слушаетесь, вот на него-то Вы имеете полное право возлагать все тяжести нашего процесса, и это будет воистину, ибо без моего согласия Вы ничего (в ходе нашего дела) не делали важного… У Вас, кроме меня, нет советника»[7].

В ходе последующих событий подтвердились слова старцев Иеронима и Макария.

Неожиданная перемена событий

10 мая 1875 года скончался игумен Герасим. Отец Иероним немедля запрашивает телеграммой: «Известите нас по телеграфу, можем ли мы выбрать игумена, если Патриарх предполагает назначить экзарха, не принимайте»[8].

Когда отец Макарий пришел к Патриарху, тот сразу начал говорить об управлении «в монастыре до окончания дела и намекнул было на экзарха», «которого мы», как замечает отец Макарий, «постарались отклонить». Затем остановились на эпитропах как с греческой, так и с русской стороны: «Патриарх заметил нам, чтобы мы держали себя как можно спокойней и не торопились».

В это время в Патриархии мнение о сожительстве русских и греков неожиданно стало изменяться на обратное.

«Пятичленная комиссия решила так: “Совместное житие русских и греков из прочитанных нами бумаг, относящихся до этого дела, не совместно, и потому им нужно иметь раздельное житие”. У всех умы теперь направились на раздел», который до сих пор отвергали.

«…Мы весьма поскорбели, что не сподобились принять последнего благословения старца и быть при его погребении, а тем более что он окончил жизнь до окончания дела между двумя братствами, его чадами. Остается пожелать ему Царствия Небесного и вечного блаженства со всеми святыми! Да простит он и нас, ибо в последнее время по немощи человеческой были и недовольными им. И ему да не поставит Господь в обличие, если он доверял ложным наговорам на нас»[9].

В ожидании благословения Патриарха на избрание игумена отец Иероним рассуждает: «Если даст благословение, то тогда можно приступить к избранию, не боясь противления греческой стороны. Бог знает, что хочет быть. Ибо мы совсем не того желали и просили, а устраивается другое. Впрочем, мы в нашей молитве о сем намерении нашем просили Господа, что если Ему благоугодно наше желание раздела с греками, то дарует Он нам достигнуть сего, а если нет, то пусть будет по Его святой воле, поживем еще с греками, доколе это будет удобно для обоюдного нашего спасения. Но чтобы было непременно без греческой эпитропии или, по крайней мере, с зависимой от воли игумена, чтобы он имел право, когда нужно будет, переменить эпитропов, а иначе будут два начала в обители, а это весьма худо»[10].

Для временного управления в монастыре была избрана смешенная эпитропия. С русской стороны — отец Иероним и отец Павел, с греческой —

отец Иларион. Хотя Патриарх и опасался, что кандидатура отца Илариона возмутит греческую сторону, и предлагал других, но отец Иероним, полагаясь во всем на волю Божию, не убоялся этого. На девятый день было совершено поминовение усопшего игумена, а на десятый, 20 мая, отец Иероним, не дождавшись Патриаршего решения, по святогорскому обычаю назначил «избрание во игумена избранного и назначенного покойным герондою архимандрита Макария»[11].

 

Выборы игумена

За отца Макария подписались все бывшие в наличии русские (406 человек) и несколько греков. Отец Иероним пишет: «Скорое избрание нами во игумена нашего отца Макария сделано нами по совету игуменов симонопетрийского и святопавловского, и епископа Нила, и прочих наших доброжелателей, дабы тем соблюсти древний обычай Святой Горы и вместе с тем уничтожить рассеянный нашими врагами вредный для нас слух, что будто бы половина русских братий не хотят иметь игуменом отца Макария и никого из русских, а из греков; и будто бы 150 русских перешли на сторону греков; а эта чушь распространилась по всей Горе, и ей многие поверили… греки, кажется, хотели нашею медлительностию воспользоваться, ибо вперед оклеветали нас, что мы разделились на три партии и что-де потому они принуждены были избрать для обители во игумена своего грека»[12].

Отец Иероним не допустил промедления, в результате чего греки сами стали делиться. «Партия рьяных и неумеренных» заявляла, что «будут отстаивать монастырь до последних сил», «а умеренные другое говорят: достаточно, если у греков будет эпитропия, но не простая, а равноправная с игуменом, тогда можно будет жить с русскими». «Впрочем, — пишет отец Иероним, — некоторые из них предлагали своим и таковое мнение, что “пусть русские согласятся докормить нас и пусть на это дадут нам бумагу, тогда мы и успокоимся”. А прочие выпытывают у нас, что в случае если кто захочет удалиться из обители, то будут ли русские выдавать таковым временную, но удовлетворительную помощь? Но предводители их желают теперь сделать с на­ми раздел, но только такой, какой им одним выгоден, — например, чтобы мы, русские, оставили в пользу греков свои постройки внизу, а сами чтоб удалились наверх, а все прочее поделить пополам, несмотря на то что они, греки, численностью составляют против нас только четвертую часть; если раздел, то он должен быть равным, по числу всех наследников. Когда мы им предлагали раздел, тогда они и слышать не хотели о нем, потому что считали мо­настырь своим, греческим, а когда дело уяснилось, что монастырь принадлежит нам, русским, тогда они уже на­чали домогаться раздела. Для нас, русских, немыслимо без всякого резона оставлять свои постройки в пользу гре­ков. Разумеется, покуда был жив геронда, он устрашал нас своею священною старческою властию, хотя от глубокой старости мало владел собою, но мы все-таки из благогове­ния к нему боялись его запрещения. А теперь совсем дело другое, большинство нашего русского братства по праву общежития должно владеть монастырем свободно, не до­пуская быть в обители двум началам. И если эпитропия или вместо нее монастырский собор быть должен, то он должен быть зависим от игумена, как это и всегда быва­ло. Впрочем, если в новом общем канонизме допускается из избранных игуменом кандидатов для эпитропства из­брание братством из оных, какие ему нравятся, то и это правило не вредит игуменской монархии.

Сам Господь ради молитв Пресвятыя Богоматери и святого Пантелеимона да управит нас и все наши дела во славу Свою и спасение наше. Затем остаюсь желающий вам успеха для блага обители»[13].

Отец Иероним совсем не похож на мокрую курицу, как то показалось Муравьеву, ему скорее подходит характеристика К. Леонтьева: «Твердый, непоколебимый, безстрашный и предприимчивый, смелый и осторожный в одно и то же время»[14]. Действия отца Иеронима решительны, и никто им не может противостоять, потому что они согласны с волей Божией. Он и в начале процесса был таковым. Когда повстанцы захотели распоряжаться в монастыре при живом игумене, т. е. «входить во все дела обители, покупать, продавать и тому подобное», он, охлаждая их пыл, заявил властно: «Пока я жив, не допущу распоряжаться этим предметом другим. Кошелек в моих руках, также и воля. Пожалуй, можете смотреть за порядком своего братства, но русского чтобы не касались»[15].

Этот «кошелек» с согласия геронды всегда был в руках отца Иеронима. Он распоряжался уплатой долгов, постройками, всей материальной стороной и не мог передать его на греческую сторону, как то делал с прочими вещами, приходившими из России, не встречая искреннего братолюбия со стороны греков. Разделением трапезы он заставил их смиряться, а назначением эпитропии и выборами игумена продиктовал им свою волю, согласную, разумеется, с волей Божией.

Получив такие известия о выборах, отец Макарий сообщил, что Патриарх в эти дни «был в отлучке, господин же посол и Ону радуются этому событию и ожидают, как взглянет на это Патриарх, думают, что это произойдет без особенных потрясений, доселе не можем ничего вам сказать о дальнейшем ходе дела. Пятичленная комиссия готовит рапорт для общего рассмотрения»[16].

«Опасаемся опять больших криков газетных, которые уже и начались, много опять придется поработать и, насколько можно, опровергнуть крикунов[17]. [По приезде Патриарх] высказал нам свое неудовольствие, что слишком поспешили приступить к избранию игумена. “Так как вам идея моя, — говорил он, — была известна, что я к тому же стремлюсь, а потому и спешить вам никак не нужно было. А теперь вы задали мне многую работу по этому делу, которую исправить только может един Бог!” Сделал еще замечание на избрание эпитропом отца Илариона, говоря, что “вы все приготовляете меня к сражению со противоборствующими мне”.

Г-ну послу почему-то нравится этот шаг, даже всеосторожнейшему и всего боящемуся г. Ону кажется делом недурным, могущим привести к скорейшему окончанию нашего дела»[18].

 

Шум после выборов

Отцу Макарию монастырские события доставили новые безпокойства, порадовался он только за то, что «погребение блаженного старца было очень торжественно, за это слава и благодарение Господу, что его почтили так. Но то тяжело и прискорбно, что друг на друга смотреть не можем»[19].

Отец Иероним, как всегда, все свое упование возлагает только на Бога. «Вы замечаете, — отвечает он, — что мы поспешили избранием игумена и будто это худо мы сделали, но все наши сторонники посоветовали нам так сделать, да и враги наши об этом отозвались хорошо. А далее что будет, это в руце Божией, а мы хотя и грешные, но другого прибежища в скорбях наших не имеем, кроме Него одного, Спасителя наше­го, на Коего и уповаем, что Он со искушением сотворит и избытие. А дожидаться от комиссии вредного для нас решения — это было бы неблагоразумно, ибо после оного трудно было бы для нас переделывать определение ее — это уже всякому известно, в настоящее время рассуждения комиссии ведутся явно против нас, и далее чего же доброго нам ожидать от нее… Я так думаю, что [состоявшееся] избрание нами игумена полезно будет и для раздела, ибо в таком случае греки уже будут требовать раздела, а не мы. И потому нам теперь удобнее первого не делать им уступок. Но да будет во всем воля Господня… Теперь уже греки ревнуют во что бы то ни стало о разделе, а между тем достигать будут того, чтобы прогнать русских из нижнего монастыря. Под пред­логом раздела нас хотят совсем уничтожить. Разумеется, это зависит от Бога чрез решение Церкви, а не от злобы человеческой. А нам, желающим исполнить в этом деле волю Божию, должно быть равно и то и другое, лишь бы то было по воле Божией, благоугодной и совершенной.

Греки наши, кажется, хотят избрать себе игумена, и это делается по руководству из Стамбула, и час им добрый. Если Господу угодно и для нас полезнее раздел, то и хорошо, пусть он сотворится, лишь бы дали имя монастыря нам, а не скита. Мне все равно то и другое, лишь бы это было угодно Богу. Не знаем верно, придет ли к нам пароход или нет, но я спешу написать тебе, мой дорогой, злостраждущий и многоскорбящей о пользе ближних, и это дар Божий редкий в настоящее время. Ибо почти все ищут свояси. Но чем же мне утешить тебя, как не воспоминанием Священного Писания?

Мое здоровье стало получше, но жар стесняет меня очень»[20].

Отец Макарий пишет: «Сейчас мы пришли от Ону, который сегодня, т. е. 30-го числа, был у Патриарха, и услышал от него, “что вместе с прочими жалобами” греки наши подали как ему, так и в Протат протест, заключающийся в жалобе на преждевременное избрание Макария игуменом, тогда как Великая Церковь еще не решила общего дела. Патриарх высказался с горестию, что Ваша поспешность изменила все его планы, которых он даже не надеется достигнуть, и теперь думает повести так дело: поторопить представить рапорт пятичленной комиссии, по которому непременно выработается раздел, который он, кажется, должен будет утвердить, и тем кончается дело. При этом, вероятно, и грекам будет дозволено избрать себе игумена. Но это только еще мнения, о которых мы уже во второй раз слышим. Патриарх дал слово г. Ону не посылать утверждения избранной Патриархиею эпитропии для обеих сторон. Патриарх надеется при помощи Божией удержать напор Синода и мiрских, которые уже начали было кричать против распоряжений русских, называя их самовольными. При этом Патриарх еще вот что сказал: “Пусть напишут отцу Иерониму, чтобы он вел дело как можно осторожнее и не допускал братство к какому-нибудь столкновению с греками, а как до сих пор вели себя честно, благоразумно, так пусть держат. И на будущее время, чтоб тем самым ускорить ход дела и дать ему окончательный результат, всевозможным образом советовал, как прежде лично нам, так и теперь г. Ону, чтоб Преосвященный Нил как можно реже посещал наш монастырь, ибо в протесте греков наших упомянуто об этом, что он был причиной ускорения на избрание русского игумена, которого официально Патриарх не может теперь признать, а как укажет окончание дела»[21].

«Газеты начали наполнять столбцы своих изданий о избрании русского игумена, критикуя на все боки. Мало того, что достается нам, но и тем, кто несколько слов замолвит за нас: “Неологос”, “Фраки”, из которых вы можете усмотреть. Я уже вам писал, что Патриарх не посылал грамоты, гласящей о избрании эпитропов обеих сторон, и, кажется, не пошлет, если отцы сумеют себя держать приличным образом.

Вчера получена телеграмма с греческой стороны, которою извещают Патриарха, что греческое братство количеством 180 человек не принимают избрание игумена русским братством. Не знаю, чем покончится этот вопрос, беснующихся весьма много».

С избранием русскими игумена в Патриархии стал невольно возникать вопрос, «на каких условиях» они желают иметь «сожительство с греками», поскольку русские «теперь как бы сами вызвались на совместное жительство». На это «мы, — пишет отец Макарий отцу Иерониму, — при окончании заседания пятичленной комиссии торжественно заявили: «Пусть греки живут, как им угодно, но чтобы в дела монастырские не вмешивались». На это нам отвечали, что это невозможно держать их в таком состоянии. Тогда мы сказали, что если они так не могут, то делать нечего, нужно делать раздел! Вот был последний наш ответ официальный. Теперь сотворилось другое: то, что Вы сами скажете, если дело пойдет о сожительстве вместе? Все, кроме находящихся, как говорится, в ярме самого дела, не порицают слишком Вашего энергического произведения»[22].

 

Решительные действия отца Иеронима и преданность его воле Божией

О. Иероним, не теряя времени, от имени всего братства пишет Игнатьеву: «Ваше Высокопревосходительство, глубокоуважаемый Николай Павлович, радуйтесь о Господе и спасайтесь о Нем!

Премного мы были утешены, получивши письмо от отца Макария, в ко­тором он пишет, что, когда Вам сообщили об избрании игумена, Вы порадова­лись, как искренний наш благодетель и ктитор.

Когда объявили братии о избрании игумена отца Макария, все едино­душно и с великою любовию приняли таковое предложение. Избрание это сделалось не как-нибудь самочинно, но по правилам афонских общежитель­ных монастырей, в коих игумен избирается большинством голосов. Мы объ­явили грекам, что мы хотим приступить к избранию игумена, но представи­тели греческого братства предложения не приняли, ссылаясь на ожидание из Константинополя какого-то решения, ибо они более заботятся, чтобы устроить эпитропию из двух человек греков, которые, т. е. эпитропы, и долж­ны участвовать в управлении монастырем. Но наше братство и часть гре­ков старших братий, из коих два духовника и другие, подписавшиеся на из­брание в игумена отца Макария, о эпитропах и слышать не хотят, а вполне вручают себя и управление монастырем достопочтеннейшему архимандриту Макарию. Между тем братство греческое, числом немного более 100, — настаивают устроить эпитропию, которая принята только в штатных мона­стырях; обитель же наша, существующая на правилах общежития, считает вполне вредным таковое правило, ибо где два начала, там правила общежи­тия не могут быть соблюдены. Слышно, что греки теперь решились на то, чтобы был раздел, а наше русское братство не желает упустить из рук своих все движимое и недвижимое как приобретение русских. Ныне же мы позволяем себе обратиться к Вашему Боголюбию, как ктитору нашему, и смиреннейше просим исходатайствовать у Его Святейшества, чтобы он напутствовал архимандрита Макария своим благословением, молитвами и письмом, а также и Вас просим не оставить его (архимандрита Макария) Вашими благомилостивыми советами, чтобы, снабженный всем этим, отец Макарий прибыл в обитель и занял кафедру игумена, чего братство с нетерпением ожидает, как давно лишившееся своего начала.

Еще осмеливаемся просить Вас, как покровителя нашего, благотворите взять на себя труд упросить Его Святейшество, чтобы он признал и утвердил наше общее желание — иметь в нашем общежительном монастыре игуменом архимандрита Макария, без ограничения власти его со стороны эпитропов, по обычаю общежития. По признанию его игуменом, мы веруем — Господь устроит чрез ходатайство Ваше, что мы будем как законные наследники нашего Русского Свято-Пантелеимона монастыря»[23].

«Г. посол был у Патриарха, с которым имел довольно пространную беседу, долго его убеждал на признание игумена, но Патриарх сказал, что в настоящее время этого сделать невозможно, а “я постараюсь в будущем заседании провести мысль о разделе. Если большинство голосов признает оный, тогда я сейчас же предъявлю собранию Нагорный Русик монастырем, пошлю за отцом Макарием и тотчас утвержу его там игуменом. А между тем пока будет воздвигаться Нагорный Русик, греки придут в истощение, и, само собою, придут же к русским с повинною, и тогда приобретают русские тот и другой монастырь. Наши же греки с помощию эпитропов всеми силами хлопочут достигнуть раздела, посещая духовных и мiрских, чего легко могут достигнуть — духовные все, пожалуй, прямо скажут за раздел. Но теперь, как Господу угодно будет, так пусть и устроится! Жаль только того, что Николай Павлович 20-го числа уезжает»[24].

В сложившихся обстоятельствах отец Иероним также не находит, что сказать, как только: да будет воля Господня. «Сегодня к нам прибыл экзарх, — пишет он, — и если зайдет пароход, то он немедля отправится в свою епархию. По-видимому, экзарх будто бы доволен нами и вследствие сего советует нам ни за что не соглашаться на принятие раздела, но всеми силами и средствами стараться удержать монастырь за собою, ибо, говорит он, “вы имеете на это на своей стороне все данные”. “И если, — добавил экзарх, — Святейший Патриарх усиливается навязать вам раздел, то это произошло вследствие влияния на него мiрян, и чтобы ослабить это влияние, то вам надобно потерпеть, пока утихнет волнение страстей”. В том же смысле говорил нам и митрополит Китрус. Этот еще более высказал нам свое сочувствие, чтобы не принимать раздела, который мне по сердцу, но я своему сердцу боюсь доверять. Только одного желаю: да будет воля Божия благая, благоугодная и совершенная, как то указывают нам слова Священно­го Писания (см.: Рим. 12, 2). Да, время приблизилось к решению нашего дела, а мы еще не знаем и колеблемся в избрании условий для его решения, ибо боимся сделать ошибку, чтобы после не раскаиваться. Но если решение последует против нашей воли, тогда мы должны будем признать то за волю Божию и успокоиться. Однако нужно будет нам непременно протестовать, что мы принимаем раздел против нашей воли, единственно не желая про­тивиться Святой Церкви.

Об этом я изложил мои мысли в общих наших пись­мах к вам. Прошу тебя, мой дорогой, не сетовать на меня, если когда я что-либо напишу жестко. И утешать-то я еще не научился… Опять наша надежда на скорое свидание с Вами удалилась на неопределенное время»[25].

 

Перевыборы

Выше было сказано, что, опасаясь «противоборствующих», Патриарх склонился к общему мнению о разделе, которого до сих пор не желал. Некоторые из его противников настаивали, чтобы «избрание игумена было признано» Патриархом, желая тем самым «навлечь ему много неприятностей», объявив его «сторонником»[26] русских.

По этой причине Патриарх не мог сразу утвердить игумена, но послал на Афон для расследования двух экзархов. С самого начала ему хотелось, чтобы спорный вопрос между русскими и греками был бы разрешен на месте собором игуменов монастырей, с тем чтобы ему потом легче было утвердить готовое решение. И вот теперь такая возможность представилась с той только разницей, что вместо собора игуменов свое решение вынес отец Иероним. Отец Макарий сообщает, что отправка, которая состоялась 12 июля, была чрезвычайно спешной, так что «сами экзархи приходили в ужас о непременной поездке на Афон в этот день, ибо они привыкли собираться по целому месяцу. Отправка их из Константинополя, по крайней мере, положила хотя на малое время хранение уст до времени получения от них известия. Не думаю, чтоб вредно было для святой обители скорейший их приезд, пока не развились более разные предположения и приготовления. Инструкция, данная экзархам, оказалась для нас недоступною по причине недостатка времени, но все единогласно проповедуют, что она [экзархия] имеет приказ действовать самостоятельно»[27].

Экзархов сопровождали некоторые из отцов, бывших с отцом Макарием, самому же отцу Макарию отец Иероним приезжать не велел. Посол Игнатьев в это время был в отъезде. По приезде в монастырь экзархи вместе с двумя членами Протата начали свою работу и после многих бесед с неспокойными, видя их несогласие, 20 июля приступили к вторичному избранию игумена.

«23-го числа получили от Вас телеграмму, гласящую о избрании вновь игумена 415 голосами и не принявших участие 112, не допустивших избрание делать в соборе, — сообщает отец Макарий. — Не порадовала нас эта телеграмма, что мы имеем столько противников, которые если не смирятся, то найдут случай всегда нам противодействовать. Вслед за тем получили письмо Ваше того же содержания. Для нас, по крайней мере, то отрадно, что Его Святейшество и экзархи пока остались верны своему слову. Скорбим о ожесточении своих братий, которым, при помощи благодати Божией, кроме добра мы ничего не желали. Весьма жаль, если придется принимать строгие меры, чего уж никак не хотелось!»[28]

«Вы говорите, что необходимо нужно употребить светскую власть, то и Патриарх того же мнения, но наше посольство против этого. Сам г. посол, пожалуй, и так! Но Нелидов и Ону чрезвычайно противятся этому»[29].

По получении в Патриархии известия о выборах игумена митрополит Кизический Никодим пригласил к себе отца Макария и «приветствовал почти с окончанием»: «Он нам посоветовал сходить к Его Святейшеству, который нас принял тоже радушно и поздравил. Они, кажется, очень рады, что оправдались голоса прежде бывшие, ибо Анастасий здесь распускал всеобщий слух, что русские все разделились на партии; хотя нам и более верили, но все-таки опасались этого»[30].

Экзархам Патриарх написал послание, чтобы оставались еще там до будущего распоряжения, ибо повторное избрание «противников наших не успокоило»: «Они решительно стали отвергать избрание русского игумена, подали прошение в Великую Порту, жалуясь на неправильные действия Патриарха, и столько написали разных жалоб, что, кажется, все наше дело, взять совокупно, не было бы столько в объеме, как поданная ими жалоба на русских и на неправильное действие Патриарха»[31].

Самому Патриарху они через эпитропов прислали телеграмму, в которой выразили протест «против действия экзархии», что будто бы избрание совершалось «только одними русскими, отдельно от них», тогда как не участвовавших в выборах «греков находится 170 человек». Не признавая этих сведений истинными, Патриарх не соизволил сам отвечать, но «призвал эпитропа Арсения, которому сказал, чтобы он потрудился написать в наш монастырь, чтоб непокоряющиеся греки наши не думали и не ожидали каких-либо новых распоряжений от Великой Церкви, а если не послушают, то к ним примут строгие меры»[32].

Протат со своей стороны извещал Патриарха, «что он принял экзархов с честию и с любовию, а также и эпистолию патриаршую. Но последнее действие экзархов с членами Протата они не принимают, потому что избрание сделано без участия другой стороны. Патриарх сам не отвечал, а просил ответить эпитропов, что Патриарх признает действие экзархии с членами Протата истинным и утверждает ихнее избрание»[33].

«Здесь все благомыслящие люди осуждают греков за непослушание
Великой Церкви, ибо они сами говорили, что только ее решением останутся довольны», — заключает отец Макарий[34].

 

Снова задержка

Одновременно с утверждением избрания игумена Великой Церковью было подано прошение в Порту, чтобы дали предписание солунскому паше оказать свою помощь по отношению к бунтующим, если обстоятельства заставят экзархов к нему обратиться. В то же время турецкое правительство уже рассматривало прошение монастырских греков, в котором говорилось, что «если утвердят русского игумена, то они не примут его и пойдут на ножи или поднимут на воздух монастырь»[35].

Поэтому с выдачей письма солунскому паше турки медлили, хотя и обещали как Патриарху, так и Игнатьеву. Экзархи в монастыре не имели поддержки от каймакама, что давало свободу действиям бунтарей, которые заявляли, что «если не примется во внимание их прошение, то они будут вновь подавать самому султану и послам английскому, американскому и прусскому»: «Патриарх требует настоятельно или письма визирского, или прошения, поданного на него греками. Партии недовольных могут всеми силами вредить Патриарху, и он, кажется, в том смысле будет действовать, как говорится у нас, “пан или пропал”»[36].

Отец Иероним: «Диавол по допущению Божию все еще продолжает запутывать наше дело то с одной, то с другой стороны. Теперь дело наше стараются затормозить еще со сторо­ны турецкой власти. Я думаю, что и это Господь обратит в нашу пользу. Только потребуется с нашей стороны еще приложить нового терпения и издержек. Что делать? Да будет воля Господня! Еще древними отцами сказано, что последние монахи напастями спасутся, или “претерпевый до конца, той спасется” (Мф. 24, 13)»[37].

Господь не посрамил упования отца Иеронима и на сей раз. «После многих хлопот, — пишет отей Макарий, — давно ожидаемую бумагу из Порты выхлопотали… Затем Патриарх сказал, что теперь, кажется, можете и Вы отправляться, и приказал приготовлять сигилион и другие документы [для утверждения игумена]. Благодарение Богу, что Его Святейшество стойко держит себя. Удивляемся пронырству протатских отцев, они готовы на всяку ложь, и паки слава Богу, пока Патриархия просимое нами исполнила: о печатании и вообще всех предметах»[38].

Так «при помощи благодати Божией, при общих силах» турецкое правительство, которое и «прежде очень хромало против Патриарха, даже не хотело дать экзархам обычного визирского письма, приняло меры к успокоению и послало своего чиновника на Святую Гору в помощь экзархам, чтобы еще расспросить неспокойных и наконец постараться покончить дело; при таком ведении дела греки выходили из себя и слышать не хотели о Патриаршем решении, но им объявили, что оно непреложно и иначе не будет. Если они не хотят слушать, то как хотят, а чтобы ключи, печати и все прочее отдали временным управителям обители отцу Иерониму и отцу Илариону, тогда они подняли крик и наделали дерзостей»[39].

С помощью каймакама главные возмутители, 11 человек, были высланы из монастыря, 20 человек вышли добровольно, а 15 человек еще подписались за отца Макария. Всего из 112 непокорных преклонили свои главы уже 25 человек.

Отец Макарий обезпокоен еще и тем, что несогласные с ними монастыри на Афоне «могут затормозить наше дело»[40], «ибо 14 монастырей действуют против нас»[41].

Но как бы то ни было, помощь Божия отцам сопутствовала, и вскоре отец Макарий получил телеграмму следующего содержания: «Ключи от собора взяты, трапеза соединена, печати новая и старая переданы эпитропам, братия размещена по послушаниям, неспокой­ные распределены». «Вслед за этою другая, — пишет отец Макарий, — чтобы я немедленно приезжал в монастырь, аще Господу Богу угодно будет продлить с нами Свою милость, то 20-го числа надеюсь выехать»[42].

 

Возвращение в обитель

О дальнейших событиях старцы рассказывают в письмах к отцу Леониду (Кавелину).

Отец Макарий: «Наконец при помощи и благодати Божией и молитвами безценного старца отца Ие­ронима, братий и Вашими я 24 сентября прибыл в родную мне и святую обитель пре­благополучно, где как старец отец Иероним, так и русская братия и большая часть гре­ков встретили меня с несказанною радостию, а также и экзархи, с нетерпением ждав­шие моего прибытия, тоже очень были обрадованы оным, которые сейчас же распоря­дились написать в Протат с извещением о приезде моем и приглашении оного для производства моего недостоинства в игумена Русской обители святого Пантелеимона.

26 сентября, в день памяти святого Иоанна Богослова, меня произвели в игумена обители при многочисленном собрании, в присутствии двух экзархов-митрополитов, десяти человек членов Протата и нескольких игуменов афонских монастырей с их ие­ромонахами и иеродиаконами, пред литургией, по прочтении часов, которую совершал в соборе святого Пантелеимона экзарх Иоанникий. О чем сообщая Вашему Высоко­преподобию, честь имею объяснить Вам и о следующем: из числа повстанцев наших, то есть греческой братии, вышло из обители более 20 человек и 11 человек выслан­ных, хотя мы их убеждали оставаться во святой обители доканчивать свою жизнь, но они, угрызаемые совестию, не приняли никаких увещаний, да и еще очень многие со­бираются выходить. Но Бог с ними! Мы их без вознаграждения не отпускаем. И так по милости благого Бога, заступлением Царицы Небесной и молитвенным предстательством святого великомученика Пантелеимона на первый раз пока обошлось все благо­приятно, а будущее в руце Божией. Тяжкое положение наше было, но теперь как будто стали очищаться грозные тучи на горизонте обители нашей»[43].

Отец Иероним: «После избрания отца Макария на игуменство некоторые из обителей об­щежительных игумены вздумали приехать в нашу обитель сделать честь новоизбран­ному игумену, все они оказывали всякого рода услуги и ласки. Не один раз удивляло нас таковое изменение характеров человеческих, невольно вспомнишь слова Давида пророка: “Аще не Господь бы был в нас, то живых убо пожерли быша нас”. Слава, честь и поклонение в Троице Единому Богу, защитившему нас!

Всем тем, кои приезжали с поздравлением отцу М[акарию], сделали визиты по афон­скому обычаю; взаимно в каждых посещаемых мною обителях я был принят братски, особенно в славянских обителях 3ографе и Хиландаре, они оба помогали нам по силе возможности, особенно 3ограф, а также Симонопетр, святой Павел и Ставроникита и тем скорей помогали разрушиться козням собратий своих 14 монастырей, кото­рые в последствии времени при помощи благодати Божией согласились опровергнуть свой канонизм, что и сделали в оправдание наше. Отец М[акарий] более ходит в собор святого великомученика Пантелеимона, где часть совершается службы на русском языке, что было прежде немыслимо. Полагаем, что братия-греки переносят это не со­всем, но, по крайней мере, не слышим ничего безпокоящего нас со стороны их. Выслан­ные экзархами греки хотя и получили от нас награды, но при свидании с нашими гре­ками, которых они держали в своих руках, стараются их ободрить, убеждая, чтобы они не выходили из обители, говоря, что их дело еще не совсем потеряно, при перемене Патриарха и русские могут потерпеть фиаско. Но мы вполне предаем себя в распоря­жение Промысла Божия»[44].

 

Из писем к Н. П. Игнатьеву

О событиях в монастыре отец Макарий не замедлил сообщить и Н. П. Игнатьеву. В первом письме, кратком по содержанию, «по случаю выезда экзархов» он приносит «свою наиглубочайшую, вседушевную благодарность» своему покровителю и делится теми радостными чувствами, которыми была преисполнена тогда обитель:

«Все выражали знаки радушия и сочувствия, но братство, исключая очень немногих, увлеченных духом национальности, было в восхищении. Действительно, двухгодичная распря истомила дух их, как бы воскресший при настоящем обстоятельстве.

К удивлению нашему, игумены общежительных монастырей, действовавших против нас, теперь стараются заявить или сами, или письменно свое поздравление. Из Протата мы получили приглашение, чтобы мы прислали своего антипросопа (и мы исполнили это), коего они приняли с братскою любезностию»[45].

Из второго письма: «Не нахожу слов вполне выразить Вам тех чувств искреннейшей моей благодарности, коими пропитаны у меня ум, душа и сердце, за оказанные ко мне милости во время пребывания моего в Константинополе по случаю тя­желого для обители нашей процесса между двумя братствами — греческим и русским.

После получения от Его Святейшества сигиллиона и благословения в путь, я имел честь представиться и Вашему Высокопревосходительству и был напутствован Вашим неподражаемым любвеобильным христиански-братским утешительным советом и наставлением.

Воистину великая душа Ваша только может так оживотворить при по­мощи Божией всех ищущих назидания в страдальческом положении своем. В Вас, великий мой и безценнейший благодетель, находил я отраду душе и сердцу под посланным мне свыше крестом. Вы составляли для меня все: от­ца духовного, наставника и защитника; всем исповедую пред всей вселенной, что каждый шаг в Вашем местопребывании моего недостоинства я благо­словлял с излиянием благодарения пред Сердцеведцем Богом о ниспосла­нии мне в лице Вашем такого высокого покровителя и истинного друга в го­дину мрачного состояния вверенного мне Господом братства… После Вашей и достопочтенной супруги Вашей высоких благожеланий моему недостоинству я выехал из Константинополя и случайно попал в Салоник… Пробыв там 2 1/2 дня, я наконец прибыл в святую обитель, хотя было тог­да уже 3 часа пополуночи, и встретили меня с несказанною радостию; я был поражен выражением их чувств; приложившись в соборе святого Пантелеимона к святым иконам, я взошел и наверх в Покровский храм, где увидел после долгого разлучения моего духовного старца и наставника досточтимого отца Иерони­ма. Свидание наше было самое счастливое. Приложившись и в Покровском соборе к святым иконам, я отправился к экзархам, которые были несказанно об­радованы, тотчас же распорядились пригласить членов Протата к 26-му чис­лу сентября, которые и не замедлили прибыть; встретили их с подобающею честию, и они высказывали свою преданность и любовь, не краснея. На 26-е было совершено всенощное бдение, после коего я совершил в Покровском храме Божественную литургию соборне; на этих службах были воспоми­наемы Ваши имена и христолюбивейшего семейства Вашего… Во время причастного Божественной литургии меня приветствовали словом от всей братии, и я отвечал соответственно оному. По окончании Бо­жественной литургии все отправились в архондарик игуменский, где тоже приветствовал я экзархов и антипросопов, благодаря их за исполнение ре­шения Великой Церкви. Затем я должен был пойти в трапезу, а все почтенное собрание отправилось на архондарик, где со всем усердием принялись за обед, и поздравлениям не было конца: начали с Его Императорского Вели­чества и всего Царского Дома, за Его Святейшество Патриарха, за св. Синод и экзархов, за Ваше Высокопревосходительство, Протат и обитель. При этом много было высказано благожеланий, целыми речами или в виде спичей.

27-го я служил Божественную литургию в храме святого Пантелеимона соборне, где присутствовали все члены Протата. После литургии пришли ко мне и начали просить возвратить тех лиц, которые были выпровожены экзархами, но мы никак не согласились на это, в чем поддержали паша, симонопетрский игумен и антипросоп зографский. При этом мы только обещались сделать им вспомоществование. Экзархов просили, чтобы они по крайней мере хотя три месяца продержали красных, но они, опасаясь своих красных, не согласились и выдали письма к тем игуменам, где находились повстанцы. За­тем мы проводили с великою честию и благодарностью членов Протата, обе­щавшихся чуть не умереть друг за друга. Так изменяются обстоятельства.

27-го служил у нас агиос Дерконский, посвятил иеромонаха и иеродиакона, а также прочитал сигиллион в присутствии всего братства, после чего сказал свое слово. Потом экзархи преподали благословение, простились с братиею и 29-го рано утром на нарочном пароходе выехали в Константинополь. Действия их были весьма хороши, особенно Дерконского, а старец немножко, как говорится, буровил и держал сторону греков, но все-таки боль­шое им спасибо. Еще смею безпокоить Ваше Высокопревосходительство, чтобы Вы благоволили послать кого-либо выразить от Вас свое удовольствие за порядочное ведение дела. При отъезде же благодарили нас и обитель.

После проводов их начали к нам являться и повстанцы выгнанные; до сих пор мы рассчитали Анастасия и еще шесть человек; Евгений, Елевферий и двое еще не являлись. Евгений спрятал 80 актов на Кассандрский метох, а Елевферий требует за них денег около 300 лир да награды за труды докторские за 15 лет. Кроме них, вышло до 20 человек. Теперь приостановились. Я даю на волю: угод­но жить, мы не препятствуем и всем вышедшим не отказываем в помощи.

Я постоянно на службы хожу в собор греческий, где намереваемся устроить службу пополам; но на это нужно много смелости и осторожности. По обычаю здешнему необходимо переселиться в корпус, где пребывал в Бозе почивший старец, с некоторыми деятелями в количестве 20 человек, кото­рые со мной должны ходить в церковь святого Пантелеимона; конечно, не понра­вится русским слушать пение греков, тем более вовсе не понимающим, что читают.

В протате посадили русского антипросопом, отца Нафанаила, его при­няли с распростертыми объятиями. К нам в обитель являются постоянно с поздравлением игумена общежительных монастырей сами, а некоторые за­являют свое поздравление письменно, чем весьма удивляют нас. Из штатных же только из одного монастыря… Сулейман-эффенди действовал энергично здесь, и как мы слышали, останется здесь каймакамом, чему он очень рад, надеясь поправить свое состояние… Обитель наша и прежде всегда возносила свои смиренные молитвы о Ва­шем дражайшем здравии и всего боголюбивейшего семейства Вашего на всех своих богослужениях, а теперь усугубила оные; все братство наше преиспол­нено признательности к Вам и благодарности, которой выразить на бумаге не в силах, но я смею сказать, что Вашему благородному сердцу возвестит о том Сам Сердцеведец»[46].

 

Патриаршая грамота

В подтверждение законного избрания отца Макария игуменом была составлена специальная Патриаршая и синодальная сигиллиодная[47] на пергаменте грамота, которую подписали Патриарх и 11 архиереев.

В грамоте говорится, что «бедственное раздвоение и спор» в монастыре произошли от того, что греки «присвоили себе исключительное и вообще привилегированное распоряжение делами монастыря, а других братьев поставляли в разряд иностранцев и пришельцев и потому отстраняли их и от всех должностей монастырских, особенно же от игуменства, и хотели обладать ими».

Священный Кинот, вместо того чтобы принять меры по примирению враждующих, издал «постановление, составленное в духе пристрастия к домогательствам со стороны монахов греков и потому вызвавшее вместо желаемого умиротворения большее раздражение умов».

Великая Церковь прежде всего обратила «внимание на то, что священная сия обитель, сперва бывшая не общежительною, по обстоятельствам времени пришедшая в совершенный упадок и только что не запустение, отягченная чрезмерными долгами и с каждым днем близившаяся к разрушению, священными Патриаршими и синодальными сигиллиодными грамотами преобразована в общежитие; а когда по настоятельному приглашению тогдашнего игумена Герасима и старших отцов пришли в нее русские монахи, то не только освободилась от бедности и лежавших на ней долгов, но и пришла в цветущее и блестящее положение, благодаря общежительному устройству, благочестивым пожертвованиям и ревностной заботливости русских монахов о добром состоянии ее, хотя лишилась и не имела имущественных и других определенных доходов. Из чего явствует, что, ставши собратиями и приглашенные жить в ней, они не могут быть рассматриваемы как пришельцы и гостеприимством только пользующиеся».

Затем подчеркивается, что «неосновательным и несостоятельным» является «искательство одной стороной, и тем более стороной меньшей, первенства и преимущественного положения», противного «истинному духу святого нашего Евангелия, канонам церковным и уставам общежительным». Поэтому было решено отменить составленное Кинотом «постановление, как заключающее определения, всецело противные святому Евангелию, священным канонам и самому здравому смыслу», а братству монастыря «жить в согласии и любви, и всем пользоваться равными правами в этом общем для них месте покаяния, и никому не дерзать на предъявление частных преимуществ или народных и племенных различений, как совершенно неприемлемых Церковью».

«А чтобы законно и канонически решенное и самим делом исполнилось», то по смерти игумена Герасима «постановили послать» экзархов, чтобы объявить «всем неизменное решение Церкви для прекращения соблазнов и смут, вселяя согласие и мир приличными советами и увещаниями». В то же время экзархам было поручено пригласить «всех отцов обители к прямодушному и безпристрастному избранию игумена под [их] наблюдением, и в присутствии двух уполномоченных, избранных советом Св. Горы.

Когда все так в порядке и законно сделано было, [то] большинством голосов преподобнейших отцов [был] избран канонический игумен преподобнейший иеромонах и архимандрит кир Макарий, муж разумный и добродетельный, постриженец и член сей священной обители».

Также «письменно» и «соборне» было определено, чтобы «преподобнейший архимандрит кир Макарий был и назывался и всеми признавался игуменом и начальником общежития (киновархом), и до конца своей жизни держал игуменство по правилам и установлениям общежития».

«А все братия в общежитии должны повиноваться и подчиняться этому каноническому игумену своему и внимать его предложениям и увещаниям, никто вообще не противясь и не противореча, но исполняя все то, что бы ни было повелено от него. А кто не захочет повиноваться, то после первого и второго вразумлениям, по слову апостола (1 Кор. 5—6, 13), да будет изгнан им, чтобы и других не заражал».

«А прежде всего должны жить в согласии и духовной любви, имея по Богу братолюбное расположение, как бы одна душа, обитающая во многих телах, и совокупно заботясь о месте своего покаяния, поступая каждый так как повелевает игумен. А кто и кто бы то ни было из всех, освященный или мiрянин (белец), одолеваемый грубостью или высокомерием, дерзнет когда-нибудь, тайно или явно, непосредственно или посредственно, словами или поступками, внести смуту, неравенство и нестроение в общежительный порядок и строй священной сей обители, или в противность канонам захочет возбудить желания племенного различения и привилегированного положения, полагать препятствие равному для всех подвизающихся отцов пользованию правами и обособлять что-нибудь из принадлежащего общему братству, или каким бы то ни было образом нанести безпокойство и вред священному сему общежитию и находящимся в нем теперь или в последствии имеющим жить отцам, и вообще захочет извратить хотя бы в самом малом синодально определенное в настоящей грамоте, таковой, какового сана и степени ни был, да будет отлучен от Святой Животворящей и Неразделимой блаженной Троицы, единого естеством Бога, и проклят, и не прощен, и повинен всем клятвам отеческим и соборным.

Для чего в показание и постоянную твердость составлена и настоящая наша Патриаршая и синодальная сигиллиодная на пергаменте грамота, внесенная и в священный кодекс нашей Великой Церкви Христовой, и выдана всему братству преподобнейших отцов сказанного священного нашего Патриаршего и ставропигиального общежительного монастыря святого Пантелеимона, называемого Русик.

В годе спасения тысяча восемьсот семьдесят пятом, в месяце сентябре, индикта четвертого»[48].

 

Заключение

В 1864 году Н. П. Игнатьев был назначен посланником Российской империи в Константинополе. В 1866 году он впервые посетил Афон. Со старцами Русика у него сразу же сложились искренние дружественные отношения. И с тех пор до самой своей смерти он, как признанный ктитор, был тесно связан с Русской обителью, защищая ее интересы. Пользуясь личной добротой и христианским благочестием Николая Павловича, отцы обращались к нему даже по самому малейшему поводу, и он всегда и во всем оказывал помощь.

В 1874 году он вторично посетил Русский монастырь. После отслуженного молебна отец Иероним сделал ему земной поклон, прося защиты. Поклонились также и все иеромонахи в ризах. Все, что он него зависело, Игнатьев сделал.

В 1877 году он получил новое назначение. Взаимные общения и молитвы за его семейство, отеческие его попечения за обитель и ходатайства пред сильными мiра не прекращались. Особо молился о нем отец Иероним, которому давалась молитва о чем-либо одном умолять Бога. 6 декабря того же года во время всенощного бдения в честь святителя Николая, небесного покровителя Николая Павловича, отец Иероним умолял Господа о том, чтобы Он ниспослал Свое небесное утешение Николаю Павловичу и при этом дал ему понять, что утешение это происходит через молитвы облагодетельствованной им обители. Надо полагать, что молитва его была услышана, ибо он сам о том сказал: «Мне была дана молитва о Н. П. Игнатьеве».

Скончался граф Игнатьев в 1908 году. Имя его, болярина Николая, с супругой болярыней Екатериной поминается с тех пор так же, как и ктитора Прибрежного Русика князя Скарлата и княгини Смарагды.

Имя Патриарха Иоакима II также было записано на вечное поминовение. Судьба его сложилась так. Во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов когда уже не было Игнатьева в Константинополе, русские монахи не раз обвинялись в неблагонадежности к Османской империи, за что турецкое правительство намеривалось выселить их с Афона. Патриарх по-прежнему защищал русских, но его не хотели слушать. Тогда он, оскорбленный за недоверие, подал в отставку. Умер Патриарх в 1878 году.

Отец Иероним приложил все усилия, чтобы при поставлении в игумена отца Макария полностью и без искажения сохранились положения общежительного устава. В частности, он заботился об игуменской монархии, то есть неограниченно власти игумена со стороны членов монастырского собора, или епитропов, что по милости Божией и совершилось. О сохранении общежития отец Иероним просил братство в своем завещании и об этом у него была особая молитва. «Под 20 июля 1883 года пред бдением святому пророку Илии, — рассказывает отец Макарий, — мне пришлось побеседовать с отцом духовником Иеронимом о его тяжкой болезни. Он мне сказал: “Такой толчок я получил в сердце, что не могу ни спать, ни лечь, ни сесть”. На вопрос мой, отчего это произошло, он ответил: “Да на днях сряду несколько дней я таковые получал духовные утешения, что и выразить не могу. За премногие откровения таинств при сознании своего ничтожества я так плакал, что, кажется, этим повредил себе, и какой исход болезни будет, Бог весть”. — “От чего начались утешения?” — “От молитвы. Преимущественно молился об обители, чтобы Господь сохранил ее общежитие до Второго Своего пришествия и дал бы уразумение последующим родам сохранить цело и невредимо от тех искушений, каковые разоряют общежитие”. На вопрос: “Получили ль что?” — отец духовник, долго помолчавши, ответил: “Я не смел этого вопрошать, мое дело — просить, ибо Даяй молитву молящемуся дал и моему недостоинству сию молитву — молиться о любезном мне общежитии и братстве”»[49].

Монах Арсений (Святогорский)

[1] Духовное наследие иеросхимонаха Иеронима. С. 554—558.

[2] Письмо от 9 мая 1875 г.

[3] Духовное наследие иеросхимонаха Иеронима. С. 538—540.

[4] Духовное наследие иеросхимонаха Иеронима. С. 501—503.

[5] Там же. С. 535—536.

[6] Письмо от 27 марта 1875 г.

[7] Духовное наследие иеросхимонаха Иеронима. С. 547—548, 553, 556, 558—561.

[8] Письмо от 16 мая 1875 г.

[9] Письмо от 16 мая 1875 г.

[10] Духовное наследие иеросхимонаха Иеронима. С. 540—541.

[11] Жизнеописание иеросхимонаха Иеронима. С 349.

[12] Духовное наследие иеросхимонаха Иеронима. С. 542—545.

[13] Духовное наследие иеросхимонаха Иеронима. С. 542—-545.

[14] Жизнеописание иеросхимонаха Иеронима. С. 87.

[15] Там же. С. 329.

[16] Письмо от 23 мая 1875 г.

[17] Письмо от 30 мая 1875 г.

[18] Письмо от 30 мая 1875 г.

[19] Письмо от 23 мая 1875 г.

[20] Духовное наследие иеросхионаха Иеронима. С. 549—555.

[21] Письмо от 30 мая 1875 г.

[22] Письмо от 6 июня 1875 г.

[23] Граф Игнатьев и Русский Св.-Пантелеимонов монастырь на Афоне. С. 82—83.

[24] Письмо от 20 июня 1875 г.

[25] Духовное наследие иеросхимонаха Иеронима. С. 554—558.

[26] Письмо от 29 августа 1875 г.

[27] Письмо от 18 июля 1875 г.

[28] Письмо от 25 июля 1875 г.

[29] Письмо от 1 августа 1875 г.

[30] Письмо от 25 июля 1875 г.

[31] Письмо к о. Леониду от 18 сентября 1875 г.

[32] Письмо от 25 июля 1875 г.

[33] Письмо от 2 августа 1875 г.

[34] Письмо от 25 июля 1875 г.

[35] Письмо от 12 августа 1875 г.

[36] Там же.

[37] Духовное наследие иеросхимонаха Иеронима. С. 556.

[38] Письмо от 22 августа 1875 г.

[39] Письмо о. Леониду от 18 сентября1875 г.

[40] Письмо от 12 сентября 1875 г.

[41] Письмо от 29 августа 1875 г.

[42] Письмо к о. Леониду от 18 сентября 1875 г.

[43] Письмо к о. Леониду от 9 октября 1875 г.

[44] Письмо к о. Леониду от 18 декабря 1875 г. Писано со слов о. Иеронима о. Макарием и подписано обоими старцами.

[45] Граф Игнатьев и Русский Св.-Пантелеимонов монастырь. С. 84—85.

[46] Цит. по: Граф Игнатьев и Русский Св.-Пантелеимонов монастырь. С. 86—90.

[47] Патриаршеские на пергаменте особого значения грамоты запечатывались Патриаршей свинцовой (сигиллиодной) печатью темно-синего цвета на шелковых шнурках. Такие грамоты получали название сигиллионы. Грамоты царские употреблялись с золотыми печатями, отсюда их название — хрисовулы.

[48] Русский монастырь святого великомученика и целителя Пантелеимона на Святой Горе Афонской. М., 1886. С. 232.

[49] Великая стража. Жизнь и труды блаженной памяти афонских старцев Иеронима и схиархимандрита Маария. С. 376.