Золотая осень

Литературный очерк создан на основе реальных событий, связанных со спуском на воду 20 лет назад парусника «Святитель Петр Митрополит Московский». Корабль был построен как реплика поморской лодьи XXVII века. Его освящал игумен Петр (Пиголь), нынешний духовник Высоко-Петровского монастыря (Москва) и настоятель монастырского Черноморского Всехсвятского подворья в Сочи. Автор очерка член Союза писателей России Сергей Васильевич Евтеев — участник описанных им событий.

Первый день октября, солнечный и теплый, с лихвой окупил издержки предыдущего, когда холодный северный ветер с мелким колючим дождем поднял на Онеге крутую волну и до предела осложнил спуск на воду «Святителя Петра». Два мощных тягача с трудом дотащили волокуши с парусником от ангара Петрозаводской судоверфи до площадки стапелей. Дерево скрежетало, из-под брусчатых полозьев валил дым, и корабль оставлял за кормой свой первый след — из срезанных древесных волокон. Нижний двадцатисантиметровый брус был сточен почти полностью, но большего и не требовалось. Кран судоверфи аккуратно поднял драгоценную ношу в воздух. Шестнадцатиметровый корабль медленно проплыл по небу, плавно опустился вниз и угнездился на стапелях. Ветер свирепо дул с озера, стараясь не пустить парусник к воде, предчувствуя, что с этого дня у него станет больше работы. Скоро, совсем скоро наш младенец, пока еще не способный самостоятельно передвигаться, оставит колыбель, поднимет к небу свои двести квадратных метров парусов, поймает необъезженный ветер и заставит того послушно нести себя по волнам, по морям в заданное на карте место. Бутылка шампанского разбивается о штевень, и «Петр» начинает потихоньку скользить к своей родной, но незнакомой пока стихии. Вот уже киль и перо руля коснулись воды, вот уже вода обнимает весь корпус корабля и подбирается к ватерлинии. И, наконец, долгожданный момент! Парусник закачался на волнах, как ребенок, делающий первые неуверенные шаги по земной тверди. Заботливые человеческие руки поддержали его и отвели к причалу на место первой стоянки. Кран с грот-мачтой, как мать с пустышкой, склонился над новорожденным. Грот, фок, бизань… Вот уже все три мачты вознеслись над палубой. Бушприт вытянулся навстречу ветру, как бы грозя ему пальцем. Люди, как паучки, закопошились на палубе, и корабль постепенно стал обрастать паутиной новеньких снастей. Задрожали на ветру ванты, крепко стянутые юферсами, реи приросли к своим родным мачтам. За несколько часов «Петр», как сказочный Гвидон, превратился из младенца в доброго молодца и гордо покачивал мачтами, торопясь помериться силами с ветром.

Освящал корабль его тезка — отец Петр из Высоко-Петровского монастыря. Собственно, корабль и назван был в честь основателя этой обители, и полное его имя – «Святитель Петр Митрополит Московский». Этот великий первосвятитель Русской земли, в числе прочих деяний, при Иване Калите перенес митрополичью кафедру из Владимира в Москву и тем самым во многом определил ее будущий статус как столицы государства. По преданию, именно он основал на окраине тогдашней Москвы Высоко-Петровский монастырь. И именно в его честь улица, на которой монастырь расположен, называется Петровкой (мало кто знает об этом), а адрес монастыря — Петровка, 28 — легко запомнить.

Отец Петр — сам в прошлом военный моряк — в свое время исходил на кораблях весь земной шар, но однажды сумел круто изменить свою жизнь и посвятил ее служению Богу. Служил усердно и исправно в России и на Афоне, много повидал на своем веку, за что Бог и даровал ему авторитет и высокий пост в церковной иерархии. Это был человек среднего роста, уже убеленный сединами, с добрыми лучистыми глазами, какие часто бывают у православных священников, и мудростью во взгляде. Когда корабль решено было назвать именем митрополита Петра, мой друг Игорь, организовавший постройку судна, обратился в Высоко-Петровский монастырь испросить благословения. Там его направили к отцу Петру. Отец Петр, узнав о сути дела, воздел руки к небу и издал возглас изумления и восхищения Божьим промыслом. Тут-то и выяснилось его славное морское прошлое. Благословение было получено. Более того, отец Петр вызвался при спуске лично освятить корабль. И вот он здесь, в Петрозаводске. Приехал, испросив благословение у владыки. Медленно обходит корабль, читая молитву. Кадило кружит над палубой, оставляя за собой сладковатый запах ладана, капли святой воды кропят каждую доску, каждую деталь парусника, брызжут в лица стоящих на палубе. А собравшиеся молчат. Не верится, что окончен, наконец, долгий труд, объединявший многих людей. Каждый вложил в него частичку своей души, отдался работе целиком без остатка, сознавая важность и даже святость своего труда. И вот теперь эти частицы сплавились воедино, и освященный корабль обрел собственную душу. Он пронесется по волнам далеких морей, и люди, глядя на него, будут удивляться и радоваться, и в их души будут падать искры доброты, высеченные из сердец неведомых им карельских корабелов. Эти семена дадут свои всходы, и весь мир наш таким образом станет немного добрее и краше.

«Чин благословения новаго корабля или лодии» совершает игумен Петр

После небольшого фуршета все разошлись по домам, и мы: отец Петр, Игорь и я — тоже отправились ужинать. Говорили о корабле, дальних странах, здешних местах.

— А у меня здесь, в Карелии, кстати, старинный друг в скиту живет, отец Антоний, — сказал вдруг отец Петр. — Вместе послушниками были в Свято-Даниловом монастыре. Восемь лет уже живет в лесу — сначала под Кемью, а теперь вот на Важозере…

— Батюшка, так надо же навестить старинного друга, — немедленно отреагировал Игорь.

— Ну, как же тут «навестить»? — улыбнулся отец Петр. — Это же очень далеко — восемьдесят километров по шоссе да грунтовкой еще километров пятнадцать. А у нас с Сергеем билеты завтра на семь вечера. Это я так просто, к слову сказал.

— Да ну и что, что билеты! — не соглашался Игорь. — Как навестить? Да очень просто навестить: завтра к девяти машину подгоним; два часа туда — два обратно; час — на непредвиденные; на вокзале — за час; и еще целых четыре часа остается.

Отец Петр с сомнением посмотрел на него — арифметика была безупречной.

— Да нет же, исключено, — после небольшого раздумья решительно произнес он. — У меня и подарка-то никакого нет для него. Как же я к нему явлюсь с пустыми руками? Собрался к другу в гости, называется. Нет, это уж как-нибудь в другой раз.

— Ну а когда же, батюшка, если не сейчас? — продолжал стоять на своем Игорь. — Может, другого раза и не будет вовсе, а тут были рядом — и не заехали.

— Ну не могу же я с пустыми руками! Я этого даже в мыслях не держал. Я ему столько захватить мог бы нужного и полезного. Нет, не могу… — все еще сопротивлялся отец Петр, но в голосе его уже звучала некоторая нерешительность.

— А может быть, это специально все так Бог устроил, чтобы без подарка. Потому что, может быть, не подарки сейчас отцу Антонию нужны, а вы, батюшка, сами, именно сегодня, — все больше расходился Игорь.

Вдохновение несло его по волнам воображения. Отец Петр смотрел на него, и постепенно взгляд его потеплел.

— А ведь, пожалуй, ты прав. Наверно, так, действительно, нужно, — наконец, произнес он

На этом и порешили. Завтра едем в Важозеро.

Выехать, однако, сумели только после десяти. Водитель, Борис, уже давно привык к характеру своего начальника и не удивлялся неожиданным поворотам его замыслов. Только вчера днем он получил распоряжение заняться ТО и привести, наконец, «Соболь» в порядок, а к вечеру уже приказ — утром ехать куда-то за сто километров, как будто первого распоряжения про ТО и не было. Ну что ж, Важозеро — так Важозеро.

Утро выдалось солнечным и безоблачным. И куда только подевалась вся мерзость вчерашнего дня! С отличным настроением мы промчались по трассе восемьдесят километров и свернули в лес. Грунтовка тоже не вызвала затруднений, и всего-то через два часа с небольшим синяя гладь Важозера развернулась перед нами. По-прежнему вовсю светило солнце. Березы тянули к земле гирлянды золотых листьев, но тепло этого золота не согревало осенний воздух, наполненный ароматом засыпающей природы. Предчувствие приближающейся зимы пронизывало всё вокруг и наполняло сердце легкой печалью, хорошо знакомой каждому из нас.

На берегу озера приютился полузаброшенный поселок, а позади него в тон листве сверкали крохотные маковки церквей Спасо-Преображенского монастыря. Остановившись у входа, мы прошли на его территорию, представились и объяснили цель своего визита первому встретившемуся монаху. Наш собеседник — человек с жизнерадостным лицом и веселыми глазами, — одетый, как и полагается, в черную рясу и круглую шапочку, скуфью, приветливо отвечал на все наши вопросы.

— Скит-то? Так он, как раз, на том берегу. Дорога нормальная. Как монастырь проедете, так сразу налево грунтовка будет. Грязно немного, но ничего, не сядете — дорога твердая, она к самому озеру выходит, и дальше вдоль берега — прямо до скита. Отец Антоний? Да, здоров, строится, служит, к нам захаживает.

Весть о неожиданном прибытии важного гостя быстро разнеслась по монастырю. Настоятель, игумен Иларион, лично вышел приветствовать нас. Это был солидный мужчина в рясе и черном клобуке с интеллигентным лицом и легкой тенью усталости, прятавшейся в глубине глаз. Он повел нас показывать свои владения. Эта небольшая обитель, затерянная среди карельских лесов, своей судьбой повторяла историю тысяч русских монастырей: зарождение, становление, расцвет. Потом революция, массовые репрессии, обезглавливание и разрушение церквей, запустение. И вот теперь – возрождение. Но каких трудов и самоотверженности оно стоит! Десяток монахов, не покладая рук, отстраивают и восстанавливают то, что создавалось в течение четырех сотен лет и было разрушено за короткие бурные годы.

— Трудно все дается, — рассказывал настоятель, — недостаток буквально во всем, особенно в стройматериалах. Вот на неделе Бог послал два мешка цемента, так теперь, слава Богу, поправим угол церкви, а там, глядишь, святые врата поставим.

Игумен Иларион все больше оживлялся. В своем воображении он видел монастырь восстановленным, отстроенным краше прежнего. Замыслы и проблемы роились в его голове и побуждали к кипучей деятельности.

Полчаса нам хватило, чтобы бегло осмотреть монастырь: каменный Всехсвятский храм, поставленный на месте землянки основателя обители, святого Геннадия; деревянный храм Преображения Господня, надвратную церковь, три новые часовни и другие постройки. Тем временем в монастырской трапезной поспел обед. Братия, отложив труды, собралась в просторной комнате, и мы — пришлый люд — присоединились к компании, чтобы утолить голод нехитрым монастырским меню. За трапезой один из монахов читал у аналоя житие святого Геннадия. Почти пятьсот лет назад он пришел в эти края и поселился на берегу озера. Петрозаводска тогда не было и в помине. Это еще только через двести лет вырастут на Онеге цеха и жилые избы, а далеко, у Балтийского моря, вознесутся к небу купола и шпили новой столицы. Тогда пойдет через эти места поток грузов и людей: подводы с солью и мукой, оружием крупнейшего в стране Шуйского завода; кареты с царскими вельможами, а иногда и кортеж самого государя, Петра Алексеевича. А пока вокруг расстилался дикий край, недавно принятый под длань Московского князя, и которому на долгие годы предстояло стать ареной военных столкновений и прямой иностранной интервенции.

Слушая историю подвигов святого Геннадия, я пытался представить, как всё это происходило и не находил ответов на возникавшие вопросы. Человек, живший до того бок о бок со своими собратьями, вдруг оставляет общество себе подобных, круто меняет жизнь, остается один на один с дикой природой, опасностями, чтобы противостоять натиску враждебной окружающей среды, стойко переносить холод, голод и непосильный труд, и всего-то с двумя помощниками, кроме Господа Бога: парой собственных рук. А, как ни крути, одних собственных сил тут мало: чтобы выкопать и обустроить землянку, нужны заступ и топор; утварь — самую необходимую — нужно иметь, да одежду на смену, да провизию на первое время. Как это всё унести, как запастись на долгую северную зиму? Нет, не под силу такое дело одиночке. Отшельничество могло быть только спланированной акцией большого количества единомышленников, так же как сегодня вывод на орбиту космонавта. И ведь, действительно, святой Геннадий не был одиночкой! Позади него стоял духовник и наставник — святой Александр Свирский и, в его лице, вся Церковь. Более того, эпизод этот был проявлением грандиозного процесса, охватившего в те века всю Русскую землю, затронувшего все слои общества, не всегда заметного под наслоением локальных коллизий, но несомненного. Сотни тысяч людей почувствовали в себе избыток сил. Эта скопившаяся энергия живого вещества проявилась взрывом. Ее частицы и сгустки разлетелись по огромной территории: аж до Тихого океана. Впереди шли покорители Сибири — отчаянные землепроходцы, приводившие всё новые земли под власть царя-батюшки. По их следам приходило войско, воевода и законность, вытесняя казачью вольницу дальше на восток. А потом наступала очередь переселенцев. Снимались с места отдельные крестьянские семьи и целые деревни и двигались к своей земле обетованной, всё дальше за Каменный пояс, навстречу солнцу. А нельзя русскому человеку без веры, без православия. В новых поселениях ставились церкви, а где-то в глухом уголке (будь то Сибирь или Карелия) селился отшельник. Тысячи святых Геннадиев, как древесные семена, разносились ветром и засевали новые земли. И у каждого за спиной стоял свой духовник и наставник, вся Православная Церковь, всячески поддерживавшая процесс расширения государства. Через несколько лет на месте землянки подвижника уже стоял скит, а потом вырастал монастырь, а вокруг него опять же лепились деревни, засевались поля, рождались ребятишки. И откуда только взялась эта колоссальная энергия и почему вдруг иссякла? Да и иссякла ли?

После обеда мы дружески распрощались с хозяевами и отправились дальше к цели своего путешествия. За монастырем, действительно, уходил влево проселок, но через несколько десятков метров он разошелся веером на три дорожки — все сомнительной проходимости. Мы выбрали правую, как более наезженную, но через двадцать метров уперлись в огромную лужу. Медленно сдали назад и поехали левее, разбрасывая колесами комья грязи из колеи. Мы углубились совсем недалеко в лес, когда наш «Соболь» тяжело клюнул передком вниз и намертво забуксовал. Было ясно, что самостоятельно не выбраться, а время неумолимо бежало вперед. Тогда решено было разделиться. Игорь с отцом Петром двинулись в скит пешком, а мы с Борисом вернулись в монастырь. Игумен Иларион призвал на помощь брата Олега — того самого жизнерадостного монаха, которого мы встретили первым. Брат Олег искренне удивился нашему несчастью.

— Как же так, вы там застряли? Там же нормальная дорога. Все по ней ездят. Вы за монастырем свернули?

— За монастырем.

— Ничего не понимаю, ну да делать нечего, сейчас с Божьей помощью управимся.

Он скрылся за воротами гаража. Послышался смех стартера, потом рык проснувшегося двигателя, и через минуту брат Олег предстал перед нами во всем своем облачении за рулем уазика. Мы погрузились и поехали выручать свой «Соболь».

— Ну не пойму я, как вы там сели, — продолжал удивляться брат Олег, энергично переключая передачи и прибавляя газу, — мы же там всегда спокойно проезжаем, и никто до сих пор не застревал, да и дождей таких особо не было, вчера только покапало.

Мы помалкивали, понимая, что напортачили. Брат Олег свернул на проселок и уверенно направился к большой луже.

— Нет, не сюда! — закричали мы, — левее.

— Так зачем же вас туда понесло, — рассердился наш спаситель, — вот же наезженная дорога, и в луже дно твердое.

— Да мы и хотели вначале там поехать, но потом испугались…

— Запомните, дети мои, на всю жизнь, — наставительно произнес монах, — первая мысль всегда от ангела-хранителя, а вторая — от дьявола!

Брат Олег сделал значительную паузу и продолжил:

— А знаете, почему так? Да потому что ангел-хранитель быстрее дьявола и в трудную минуту всегда первый на помощь прилетает, а дьявол потом уже догоняет и в другое ухо шепчет.

Брат Олег испытующе посмотрел на нас, дошло ли, потом сдал назад и повернул влево по нашим следам.

Через десять минут мы уже, покачиваясь, катили вдоль берега озера, взметая колесами опавшие листья. У самого скита мы нагнали наших друзей. Человек высокого роста, плечистый и поджарый, в монашеском одеянии, с длинными седыми волосами из-под шапочки-скуфьи стоял к нам спиной и прибивал очередную доску к новому забору. Молоток проворно летал, сжатый сильной жилистой рукой, и гвоздь-сотка в два удара послушно входил в свежую сосновую древесину. Человек был всецело поглощен своей работой, но вот он услышал звук мотора и оглянулся, всматриваясь в нежданных гостей. Внезапно морщинки в уголках глаз на его лице заискрились солнечными лучиками. Молоток со стуком упал на землю.

— Вот те на! Да это же Петька-а-а!! А-а!! — пронеслось над озером, и два друга сомкнули объятия, причем отцу Петру пришлось совершить виток по воздуху вокруг своего рослого товарища. — Да какими же судьбами? Вот Бог послал! А я-то думаю, что это с утра погода такая расчудесная. Не иначе, думаю, сам владыка нагрянет: давно обещался. А это вон, оказывается, какие гостёчки! А поседел-то, поседел, я смотрю… а так, впрочем, вообще не изменился! — говорил без умолку отец Антоний, и на лице его сияла непреходящая задорная улыбка, глядя на которую, невозможно было тоже не улыбнуться.

Перед нами стоял человек полный жизненных сил, умеющий радоваться жизни и любить ее. Любовь и доброта били в нем через край и выплескивались в мир, заряжая окружающих, прибавляя им сил и настроения. И отец Петр как будто помолодел. В его строгих обычно глазах светились мальчишеские огоньки.

— Да что же мы тут стоим, — спохватился вдруг отец Антоний, пойдем скорее в дом, чайку попьем. Там рассказывать будешь. Там у меня варенье-пятиминуточка: брусничка, черничка…

Он повел нас к небольшому домику, стоящему в глубине двора, показывая по пути свое хозяйство.

— Тут вот у нас с братом Владимиром погреб продуктовый, там вон баньку поставили, сейчас забор закончим — хозблок возведем. Забор быстрее надо, чтобы зверье не лазило. Медведь тут один живет. Вон на ту косу иногда выйдет и смотрит, как мы трудимся, понять ничего не может. Мы, правда, друг другу не мешаем и в чужие дела не лезем, но все же…

— Так вы вдвоем здесь?

– Вдвоем, вдвоем. Брат Владимир сейчас по делам отлучился. Завтра будет. Тогда хозблок и начнем. В одиночку как-то несподручно.

Чай на ягодных листьях был сказочно ароматным, черный хлеб с брусничным вареньем на свежем осеннем воздухе сам просился в рот. Мы не встревали в беседу двух друзей. Как обычно в таких случаях, сыпались воспоминания в лицах и эпизодах, вопросы и ответы: кто, где и как, и весь этот диалог отцу Антонию удавалось пересыпать столь остроумными шутками и метафорами, что невольный импульс смеха не давал сделать глоток чаю, и хотелось смеяться и дальше над каждой его фразой.

— Ты не представляешь, — говорил отец Пётр, – я ведь вчера еще думать не думал, что к тебе попаду. Это ребята постарались. Корабль они парусный на Онеге построили, моего тезку, «Митрополита Петра». Старинный русский корабль. Вот освятили вчера — на будущий год в плавание пойдет.

И он изложил историю нашего появления здесь со всеми сопутствующими ему приключениями.

— Ну, я вижу, море тебя никак не отпускает. Это у тебя пожизненно, — сказал отец Антоний, ласково улыбнувшись нам.

— Так все неожиданно получилось. Я ведь даже ничего тебе не привез. Так стыдно… и билет уже на Москву сегодня вечером.

— Да чего б ты не привез, мне бы все равно мало было, — успокоил отец Антоний, – так что не мучайся. А по большому счету, мне тут всего хватает. Каждый день эта красота вокруг, дышишь ей, радуешься, добрее становишься. Бодрость, силы и разум сами в тебя вливаются. Что еще нужно человеку, чтобы жить и трудиться! Ты-то сам зачах, наверно, в столице. Там, конечно, к власти ближе, а к Богу — это как сказать. Всевышний-то Он вот где, сам посмотри. Никакой суеты: покой, тишина. Приезжих здесь не бывает. Озеро, слава Богу, мелкое, рыбы мало, так что рыбаки не надоедают. Один мужик только иногда наезжает, но он порядочный. Я с ним говорил. Он тут не шумит, не гадит. Пусть приезжает.

— А лодка у тебя здесь есть?

— Лодка-то? Конечно, есть. Сам владыка лично привез. «Вот тебе лодка, — говорит. — И-импортная! Между прочим, за двести долларов». А я ему и говорю: «Владыка, так ведь двести долларов-то легче было привезти!» Куда мне эту лодку? Она пластиковая, ветер ее несет, волна крутит. Ну ладно, пусть уж лежит, может, и пригодится.

— Лампа, смотрю, керосиновая. Электричества у вас нет, конечно?

— Как это нет электричества! — возмутился отец Антоний. — Вон оно за окном стоит. Армейская электростанция. Новенькая. Но, пока я здесь, она работать не будет. Вони от нее, грохоту… Шучу, конечно. Приходится иногда заводить. Радиостанция у нас тут УКВ. Связь с монастырем налажена. Всякое бывает. Иногда нам что нужно — иногда мне подменить кого приходится, ну там службу провести или еще что.

— Ну, вот скит поставите — чем дальше заниматься будете?

— Так скит для чего? Церковь здесь строить будем. Два года уже, как сруб завезли да блоки фундаментные свалили — стоит, гниет. Теперь пришло его время. Большой только. Я думаю, мы его подрежем немного.

Я почувствовал себя медведем на косе. Зачем здесь в глухомани, в лесу церковь, когда до ближайшей полувымершей деревни километров пять да целый монастырь рядом?

— А вот Сергей как раз строитель. Большие дома в Москве строил. Может, чем поможет.

— Ну, конечно, – отец Антоний посмотрел на меня, — если недельку поживет… А пошли-ка, действительно, сруб поглядим. Есть там с ним одна проблемка.

И мы все вышли на улицу. Отец Антоний повел нас к небольшому пригорку, где, скрытые прозрачным подлеском, прятались довольно большой сруб и груда старых фундаментных блоков — немалый объем работ для двух пар человеческих рук. Отец Антоний излагал мне свои строительные сомнения. Я слушал, вникал, в голове рождались технические решения, которыми я делился с собеседником, а еще рождалось ощущение прикосновения к чему-то чудесному, потому что стройка эта была не похожа на все, какие я видел до сих пор. Финансовый вопрос здесь не стоял, а об извлечении прибыли речь не шла вовсе. Здесь два человека трудились только потому, что труд приносил им радость. Строительство было нужно в первую очередь им самим, потому что душа искала приложение своим силам. А, соединенная с любовью и верой, эта великая энергия, излучаясь в пространство, не исчезает бесследно, а выпадает кристаллами прекрасного. Та самая энергия, толкающая людей открывать земли, покорять вершины, возводить храм, создавать шедевры искусства — отголосок большого взрыва, породившего нашу человеческую вселенную — грандиозный салют, гимн любви и вдохновению. Скоро все эти тяжелые бетонные камни выстроятся в ровное каре, бревна сруба в строго заданном порядке перекочуют на новое место, и поднимется церковь, и обязательно потянутся сюда люди из соседних мест и из далеких, чтобы оторваться от шелухи будней, потому что где еще, как не здесь, на берегу тихого лесного озера, вдали от суеты, душа человека может очиститься от скверны, впитать в себя красоту, стать добрее и искреннее. Тепло прекрасного преображает душу.

А где-то недалеко отсюда на берегу Онежского озера тоже вспыхнуло теплом, и у причала появился красавец-парусник — символ покорения пространства и времени, — прорвавшийся к нам из той самой эпохи Большого взрыва волею кучки неугомонных мечтателей. И теперь я припоминаю, что видел эти огоньки салюта сотни раз. Большие и маленькие, они вспыхивают постоянно вокруг нас, озаряя светом и теплом, чтобы прорвать плесень пресловутой формулы жизни: «поел — поспал — повеселился». Посмотрите по сторонам и вы увидите: там мальчишки несутся на велосипедах по горным кручам, там художник возле этюдника отогревает дыханием окоченевшие пальцы, там физики сталкивают в своих ускорителях обезумевшие частицы. И значит, мир наш не так уж плох, как порой кажется тем, кто поселил себя в стране дураков, и энергия созидания не иссякла, а живет в сердцах неугомонных чудаков. Ко мне приходило просветление, и я снова превращался из медведя в человека.

Оставшееся в нашем распоряжении время пролетело быстро. Пора было прощаться. Отец Антоний решил проехаться с нами.

— Провожу вас немного, а то еще опять застрянете, — сказал он, и, глядя на его могучую фигуру, я подумал, что теперь уж уазик нам точно не понадобится.

Отец Антоний не переставал шутить и улыбаться, а у отца Петра был грустный и виноватый вид, как будто ему было стыдно за свою удачно сложившуюся карьеру и жизнь в московском монастыре. Он сидел и смотрел не отрываясь на своего друга и пытался снова оправдываться, но отец Антоний потрепал его по плечу рукой.

— Да если бы ты знал, как я рад, что тебя увидел. Лучшего подарка ты бы и сделать не мог.

Там, где дорога уходила от озера в глубину леса, он скомандовал:

— Стоп! Дальше не поеду. Тут уже потверже, да и назад идти не так далеко. Ну, прощайте, гости дорогие!

Друзья вышли из машины, еще раз обнялись. Отец Петр все медлил, наконец возвратился на свое место. Машина тронулась. Отец Антоний стоял с поднятой вверх рукой, благословляя нас. Его черная фигура становилась все меньше и меньше в мерцании желтых листьев. И вот почудилось, что это сам святой Геннадий благословлял нас через столетия, а мы ехали все дальше, и ангел-хранитель летел над нами и охранял наш путь через золотую осень.

Сергей Евтеев